Петля апартеида: АПАРТЕИД ЯЗЫКОМ ИДЕОЛОГИИ | Уральское отделение РАН

АПАРТЕИД ЯЗЫКОМ ИДЕОЛОГИИ | Уральское отделение РАН

В начале нынешнего года доктор философских наук, ведущий научный сотрудник отдела по исследованию политических институтов и процессов Пермского Федерального исследовательского центра УрО РАН С.В. Рязанова в составе проектной команды побывала в Южно-Африканской республике, в городе Йоханнесбурге. Предлагаем читателям ее заметки по следам этой содержательной поездки. 

Наш проект, поддержанный РФФИ, предполагал изучение памяти и переживания травмы, полученной предыдущими поколениями людей и их потомками от тоталитарных политических режимов. Первая часть проекта реализовывалась в трех регионах Российской Федерации и включала интервью с детьми и внуками тех, кто пострадал от политических репрессий и гонений в советский период истории СССР. Первые полученные результаты заставили поставить вопрос о том, насколько восприятие травмы и модели ее обработки типичны для конкретных региона, социальной группы и страны. Для этого была предпринята полевая экспедиция в страну наших партнеров по гранту, долгое время жившую в условиях апартеида.

Основной целью поездки было сопоставление имеющихся образов исторической памяти с особенностями ее показа обществу — в виде текстов и изображений, а также установление форм работы с последствиями травмы на основе методов визуальной антропологии. Главное внимание мы постарались уделить памятным местам, значимым для культуры страны, — музеям, посвященным апартеиду, и местам, связанным с борцами против него. Получить представление о роли апартеида в истории страны помогла уличная реклама, отражающая как господствующие взгляды на этот этап, так и стереотипные представления о нем. То же самое можно сказать о телевизионной рекламе. Антирасистский настрой прослеживается даже в музее древнейшей истории «Колыбель человечества», где гейдельбергский человек — темнокожий мужчина, неандерталец — белый, кроманьонец — снова темнокожий, а современное человечество представлено женщиной монголоидной расы.

О борьбе против апартеида напоминают также многочисленные статуи Нельсона Манделы (самый известный борец с апартеидом, государственный и политический деятель ЮАР — ред. ) и таблички с лозунгом: “Thank you tata for our liberation” («Спасибо за наше освобождение»). Лишь в некоторых общественных местах можно говорить о своеобразной конкуренции символов: например, памятник шахтерам соседствует с монументом, посвященным британским воинам, погибшим в годы Первой мировой, правительственные здания Южно-Африканского Союза (королевство-доминион Британского содружества, существовавшее на территории ЮАР с 31 мая 1910 по 31 мая 1961 года) и памятника его солдатам со статуей Манделы гигантских размеров.

Особое внимание правительство Южно-Африканской республики уделяет формированию представлений об апартеиде и его влиянии на жизнь страны на уровне музейных комплексов. Мы посетили специализированный Музей апартеида и дом-музей Лилислифарм, где находился тайный штаб Нельсона Манделы и его сторонников.

Особенности внешнего оформления и интерьера Музея апартеида позволяют говорить о целенаправленном формировании однозначной трактовки этого явления для всех групп населения страны. Прежде всего, бросается в глаза цветовое решение музейных залов — в красном, черном и белом тонах, без всяких переходных оттенков, а также повышенное визуальное и звуковое давление на посетителей. Им предлагается очень много видеоматериалов, транслирующие экраны работают постоянно и одновременно. Большие экраны перемежаются с маленькими, местами занимая все пространство стен, чтобы не было возможности спокойно подумать об увиденном и услышанном. Очень запомнились два входа в музей, согласно надписи на входном билете — для белых и для черных. Вход для белых оканчивается символическим тупиком, увешанным огромными копиями удостоверений личности африканцев, воспринимаемыми сейчас как унижение для местного населения.

При этом кое-где свидетельства из прошлого выглядят, как оговорки по Фрейду: вдруг попадается нечаянное упоминание о том, что часть местного темнокожего населения сделала неплохую карьеру; на некоторых фотографиях темнокожим явно комфортно на службе у белых в роли поваров и нянек; в экспозиции есть замечательное фото, на котором рабочий заснул, прикрыв глаза маленьким томиком Библии, что подтверждает: благодаря белым христианство стало частью религиозного пространства региона. То есть, несмотря на пропагандистские усилия, апартеид предстает как комплексная система политики, направленная не только на сегрегацию коренного населения, но и на его интеграцию в социальную структуру, распространение грамотности и рабочих навыков.

Несколько помещений отведено под инсталляции петлей для повешения, сопровождающих списки погибших в годы апартеида, а также разного рода оружия и цепей. Огромные буквы и красные руки из стены в сочетании с портретами нацистских лидеров призваны трактовать апартеид как единственный и все объясняющий негативный фактор в жизни государства, а минусы современной экономической и политической ситуации игнорируются. Цветовые пятна, принципиально не отсылающие ни к традиционной гамме цветов кожи местного населения, ни к цветам государственного флага, призваны символизировать огромную дистанцию между темным пошлым и светлым настоящим Южной Африки. Неслучайно стелы на выходе из музея выкрашены в подчеркнуто нейтральные тона, символизирующее снятие напряженности в межрасовых отношениях, а большие буквы на них имеют черный цвет — как напоминание о том, чего больше случиться не должно.

Музей Лилислифарм отражает ранний период революционной деятельности Нельсона Манделы, когда он скрывался с группой товарищей на тайной квартире. Вся экспозиция посвящена борьбе против апартеида, которая представлена как ответ на насилие государства. И здесь использованы особые инсталляции, призванные усилить негативный эффект от этого исторического периода, — например, изгородь из металлических брусков как памятник участникам вооруженной борьбы.

Предлагаемый в экспозициях миф претендует на то, чтобы быть универсальным. На самом деле он имеет целевую аудиторию, воздействие на которую осуществляется агрессивным способом. И это не коренное население региона, которое уже получило достаточный объем информации. В большей мере это туристы, особенно из развитых стран, для которых декларируемые смыслы совпадают с их собственными и не дают возможности обратить внимание на сегодняшние проблемы общества ЮАР, расколотого снова.

Подготовил

А. Понизовкин

Год: 

2020

Месяц: 

апрель

Номер выпуска: 

8

Абсолютный номер: 

1212

Апартеид до самого неба | Публикации

Каждый африканец, достигший шестнадцатилетнего возраста, обязан иметь при себе «контрольную книжку». Если африканец не может предъявить ее из-за того, что забыл «контрольную книжку» дома, он совершает уголовное преступление.

Рабочий-африканец совершает противозаконный акт, если принимает участие в забастовке любого рода. Это уголовное преступление карается штрафом до 1400 долларов, или тюремным заключением на срок до трех лет, или тем и другим одновременно.

Африканец, посетивший хотя бы одну лекцию в Кейптаунском университете без разрешения министра по вопросам образования банту, совершает уголовное преступление.

Лицо цветного происхождения, посетившее кинотеатр без специального разрешения, совершает уголовное преступление.

Всякий, кто оказывает помощь семье лица, осужденного за преступление, выразившееся в протесте против апартеида, также совершает уголовное преступление.

Любая политическая партия считается незаконной, если не все ее члены принадлежат к одной этнической группе, то есть если не все ее члены являются только африканцами, или белыми, или цветными.

Ни один африканец не имеет права владеть землей и по своему усмотрению распоряжаться ею в какой-либо части страны.

Если африканец не может предъявить квитанции об уплате налогов, полицейский имеет право арестовать его и доставить к чиновнику по делам банту, который, в свою очередь, может выдать ордер на задержание африканца до тех пор, пока не будет выяснен вопрос с уплатой налогов.

Африканец, который напишет на стене дома любого лица «Долой апартеид», совершает уголовное преступление.

Любое лицо, выступающее за ввод войск Организации Объединенных Наций в Юго-Западную Африку, виновно в уголовном преступлении, карающемся тюремным заключением на срок до 5 лет или смертной казнью.

(Из законодательства ЮАР)

Несколько лет назад свою первую посадку самолет компании КЛМ на пути из Иоганнесбурга в Европу совершал в Браззавиле. У европейцев, живущих в небольших африканских городах, существует комплекс, который когда-то наблюдался у жителей захолустных пристанционных местечек и городков России: к приходу скорого поезда, проскакивавшего через станцию с минутной остановкой, на перроне собирались праздные обыватели, жаждущие «людей посмотреть и себя показать». В Африке тоже существует категория завсегдатаев, раза два-три в неделю собирающихся в аэропорту к «европейскому» самолету. Они никого не встречают и никого не провожают: пока транзитные пассажиры покорно пьют бесплатный оранжад, держа на коленях дорожные сумки и портфели, местные европейцы сплетничают за чашкой кофе или рюмкой коньяку. Потом они с завистью наблюдают за взлетающим почти у здания аэропорта лайнером и нехотя разбредаются к своим автомашинам.

Самолет из Иоганнесбурга прилетает ночью, когда влажный воздух покрывает густой росой уже успевший остыть металл автомашин, барьеров, стульев. В глухой, без малейшего оттенка темноте поле аэродрома абсолютно неразличимо; лишь сумасшедше толчется у редких фонарей ночная мошкара. Официанты в баре сонно сутулятся у стойки, дремлет таможенник в своем закутке. Тишина.

Но вот мириадами сиреневых светлячков мягко загораются вдоль бетонной дорожки посадочные огни, и через несколько минут в небе вспыхивают ослепительные лучи прожекторов самолета. С завораживающей медлительностью бесшумно сияющий белый ореол проплывает, снижаясь над аэродромом, сливается с линией посадочных огней, и уже издалека доносится запоздалый короткий гром реактивных двигателей. Потом начинается обыкновенное — к зданию аэропорта вываливается из темноты огромное тело самолета, лязгая и дребезжа, небольшой автокар лихо подтаскивает лестницу, просыпается таможенник, и вереница неуверенно ступающих людей бредет от самолета к сияющему оазису аэропорта по влажным бетонным плитам… Так бывает всегда, причем пассажиры этого самолета чем-то неуловимо отличаются от всех других. Хотя они, наверное, впервые увидели друг друга три часа назад, в их поведении нет той разнохарактерности, несогласованности, разнобоя, которые отличают людей, случайно собравшихся вместе на время путешествия, В их взгляде, выражении лиц одно и то же осторожное любопытство, одно и то же ироническое недоумение, какое бывает, когда человек сталкивается с явной нелепицей, противоречащей здравому смыслу, но которую другие вроде бы вполне здравомыслящие люди почему-то принимают всерьез как нечто нормальное. И весело тараторящие у стойки бара французы конфузливо смолкают под сочувственно-брезгливыми взглядами этих транзитных пассажиров, которые — будь их воля — никогда не допустили бы, чтобы африканцы хозяйничали в Браззавиле, Лагосе, Найроби, чтобы порядочные белые люди испытывали унизительное чувство неловкости — а может быть, и страха, — находясь в окружении тех, кому положено быть рабами. Они настороженно следят за приближающимся к ним официантом, ожидая откровенной враждебности. Но их обслуживают просто с вежливым равнодушием. Содрогаются ли они при мысли что из этого же стакана час назад пил какой-нибудь конголезец? Я не знаю. Но к тому времени, когда объявляют посадку на самолет, у них на лицах застыло мужественно-кроткое выражение страстотерпцев… Для белого гражданина ЮАР час в независимой африканской стране — это слишком, слишком много…

Гитлеру не удалось переделать мир соответственно своим расовым теориям, у людей постепенно отступает на второй план то, что еще совсем недавно они подвергались реальной опасности быть зачисленными в «унтерменши», оказаться за колючей проволокой концлагерей, что города, в которых они живут и по сей день, должны были превратиться в пустыри или озера. Нет, разумеется, забыть об этом невозможно, однако со временем тщательно разработанные и вполне серьезные планы фашистов воспринимаются как жуткая фантасмагория, плод коллективного помешательства. И в то же самое время, когда все более призрачными становились, уходя в прошлое, гитлеровские ужасы, под боком у человечества без шума и саморекламы, трудолюбиво и методично создавался миниатюрный рейх Южно-Африканской Республики. Правда, обмером черепов и прочей «антропологией» в отличие от гитлеровских ученых южноафриканские расисты себя не обременяют. Их аргументация носит не слишком научный, зато более прагматический характер: «Послушайте, я родился на ферме в Капской провинции, и я хорошо знаю черных. Ребенком я играл с ними. Но они другие люди, чем мы. Прежние правительства практиковали горизонтальную сегрегацию, мы же ввели сегрегацию вертикальную, до самого неба. Еще годы и годы единственной ценностью черных будет их рабочая сила».

Каждое государство имеет свод законов, регулирующих отношения между гражданами и государством. ЮАР же является страной, где регламентируются прежде всего отношения между расами на основе единственного критерия — цвета кожи. Регламентируются мелочно. Суть этой регламентации можно выразить коротко. Белые — неважно кто: потомки буров, лица английского происхождения, немцы, евреи — обязаны вести себя по отношению к 15 миллионам небелых — будь то банту, метисы, индийцы — как существа высшего порядка. Небелым — заметьте: не черным, а небелым — предписывается вообще забыть о том, что они принадлежат к homo sapiens. Иными словами, это отношения надсмотрщика и рабочей скотины. Впрочем, этим дело не ограничивается. В свою очередь, коренное население рассматривается не как единое целое, а как ряд различных народностей. А разные народности, гласит доктрина апартеида, должны развиваться раздельно.

Расизм в ЮАР не только господствующая теория, но и повседневная практика: таблички «Для черных», «Для белых» приколочены к скамьям, окошечкам касс, дверям, автобусам. Причем это даже не фасад страны-концлагеря, а всего лишь элемент украшательства по сравнению с жестокими мерами, которыми поддерживается там существующий порядок. Правительство и административный аппарат не останавливаются ни перед чем, чтобы сохранить нынешнее положение, при котором африканцы обречены выполнять роль дешевейшей рабочей силы. Законы принимаются по любому поводу — важному и незначительному — и проводятся в жизнь любой ценой, любыми средствами; репрессивные меры применяются каждый раз в каждом отдельном случае с поразительной изобретательностью и быстротой. Причина? Конечно же, не административное рвение. Просто у расистов нет времени вырабатывать универсальные законы на все случаи жизни. Поэтому архивы судебных органов ЮАР буквально забиты сплошными прецедентами. Расисты вершат расправу с истеричной поспешностью и тупым упорством маньяков, на которых не действует ни всеобщее осуждение, ни угроза грядущей расплаты, ни идиотское положение, в которое они сами себя ставят. И главной движущей силой во всех их действиях остается страх, страх перед любыми изменениями.

В Европу ЮАР экспортирует добропорядочных туристов, которые даже слегка стесняются своего гражданства и выдают себя за англичан. В независимой Африке южноафриканцы появляются реже, но зато совсем в другом обличье.

Киншаса. 1967 год. В столице еще не смолкло эхо потрясений, прокатившихся по стране. Ночами где-то совсем рядом тяжело хлопают редкие винтовочные выстрелы. В военном лагере Коколо идет суд над Моизом Чомбе, скрывающимся в Мадриде. Деловые кварталы города пустынны, и ветер носит вдоль улиц пожелтевшие обрывки старых газет. Поворот в течении событий уже наметился, но смутные времена еще не миновали. Ходят слухи, что наемники не смирились, собираются организовать мятеж, вернуть Чомбе. Они уже не хозяева положения, но еще не сброшены со счетов…

Мрачноватый холл отеля «Мемлинг» пропитан запахом плесени и сырости. На дверных ручках толстый слой пыли. Портье равнодушно смотрит, как я направляюсь к бару в глубине холла. Сквозь стеклянные стены бара видны столики, уставленные пивными бутылками, желтоватые и оливковые рубашки армейского образца, белобрысые головы. Заржавевшие петли дверей скрипят. Меня встречает мертвая, напряженная тишина. Я слишком поздно понимаю, каким кричащим и разоблачающим диссонансом выглядит мой галстук и «цивильный» костюм на фоне полувоенной одежды местной публики. Делать нечего — я иду к стойке, за которой с испуганным выражением лица суетится бармен-конголезец. Меня сопровождают недобрые взгляды и упорное, подчеркнутое молчание. Когда так молчат сразу человек двадцать, это слишком похоже на совет уносить отсюда ноги, да побыстрее, пока цел. Здоровяки в тяжелых ботинках, с закатанными рукавами рубашек явно недовольны вторжением чужака. Они сидят, прочно положив на ажурные столики мощные полукружья волосатых рук, слегка сгорбившись, глядя исподлобья тусклыми спокойными глазами. Никто из них не произносит ни слова, пока я взгромождаюсь на табурет и прошу у бармена бокал пива. Бармен явно торопится обслужить меня. Пиво появляется с молниеносной быстротой. Поставив бокал, бармен не уходит, хотя в углу его ждет недомытая посуда под льющейся из-под крана водой. Я начинаю торопиться сам и быстро допиваю свое пиво. Бармен облегченно вздыхает….— В чем дело? — спрашиваю я его вполголоса.

— Здесь не нужно оставаться, мсье, — быстро бормочет он. — Здесь очень плохо, мсье…

— Кто эти люди? — тоже шепотом говорю я.

Бармен делает вид, что подсчитывает сдачу, и, глядя вниз себе на руки, произносит одними губами:

— Наемники, мсье… Южноафриканцы… Плохие люди, мсье… Даже для других белых… Здесь не нужно оставаться…

За моей спиной скрежещет по кафельным плитам отодвигаемый столик. Не дожидаясь, пока ко мне подойдут, я направляюсь к двери. Мое бегство сопровождается пьяным хохотом…

Национальный вопрос в ЮАР решается сугубо просто. Африканцев сселяют в резервации. Их восемь: Транскей, Сискей, Вендаленд, Северный и Южный Сото, Тсваналенд, Цонга и Зулуленд. Это своего рода гигантские резервуары рабочей силы, надежно изолированные друг от друга.

Поскольку промышленное производство сконцентрировано в «белой» части территории ЮАР, волей-неволей черных приходится терпеть в непосредственной близости от «белых» городов. Но и здесь действует тот же принцип. В 10 километрах от Иоганнесбурга расположен поселок Соуэто. В нем живут 500 тысяч банту, работающих, но не имеющих права жить в Иоганнесбурге. Поселок аккуратно разбит на кварталы, в каждом — определенное племя. Межрасовых границ «до самого неба» расистам кажется недостаточно.

…Небрежно развалясь в плетеном кресле, вертя в пальцах длинный запотевший бокал с холодным пивом, он делился первыми впечатлениями о своей поездке в ЮАР. Пятнадцать лет назад он приехал в Африку из Франции, соблазненный баснословно высокими гонорарами врачей, и, несмотря на то, что, по его собственному выражению, «политикой не занимался», или именно поэтому, быстро усвоил несложный набор «колониальных взглядов». Нас было несколько человек, мы сидели в полутемном прохладном холле и слушали «туристские откровения» хозяина…

— И вообще, — сказал он, — вы бы посмотрели, как там живут эти негры! Мы проезжали на машине недалеко от Иоганнесбурга — у некоторых есть даже свой садик. Ну конечно, живут они не в особняках, но зато чистота! Эти голландцы, или как их там называют, своих негров к порядку приучили… Называйте африканские кварталы гетто, резервацией, как хотите, — а что им остается делать, белым в ЮАР? Иначе ведь африканцев не проконтролируешь…

Он прерывает свой монолог на полуслове — в комнату входит бой с огромным подносом, заставленным бутылками и бокалами. Скосив на поднос напряженный взгляд, он обходит гостей и снова исчезает за дверью. Рассказчик заговорщически подмигивает, гости понимающе улыбаются.

— Конечно, не спорю, там в ЮАР у белых характер потяжелей, чем у нас, это надо признать. Я спрашивал у знакомых: «Не боитесь, что вас в один прекрасный день африканцы передушат? Их все-таки намного больше…»

Те смеются, — рассказчик сделал многозначительную паузу. — Представьте себе, такой возможности они не допускают. То есть не то чтобы, по их мнению, у африканцев не было такого желания. Просто там живут разумные люди, которые заранее принимают контрмеры. Я не разбирался в подробностях. Но я вам скажу, что, глядя со стороны, можно понять сразу, и я снимаю шляпу перед этими людьми, — африканцев они вышколили,— это утверждение явно пришлось ему по вкусу. — Белый человек там царь и бог. Африканцев просто не видно. Конечно, они есть, их можно сколько угодно встретить на улице, но они не путаются под ногами, как здесь. Ни одного вызывающего взгляда, только улыбки. И никаких церемоний с ними — твердость и решительность. Они не играют в интеллигентов. Я шел по улице, смотрю — полицейский остановил негра и что-то ему втолковывает. Мне потом объяснили: или не в ту дверь вошел, или пропуска с собой не было — ну, вы знаете, что это такое, я уже рассказывал. Африканец стал что-то возражать или объяснять. Только он рот раскрыл — бац! — полицейский его дубинкой в ухо и наручники нацепил. Никаких дискуссий с неграми — у них там такое правило, — иначе разбалуются… Но вообще-то тяжелый народ, эти африкандеры, или голландцы, или англичане, черт их разберет, очень тяжелый. ..

…Интенсивный процесс превращения человека в живого робота кажется расистам недостаточно быстрым. Они его ускоряют. В настоящее время ведется, например, насильственное переселение всех африканских семей, проживающих в городах Западного Трансвааля, в резервацию. Те, кто имеет работу в городе, останутся жить там в общежитиях при «промышленных предприятиях», и лишь на выходные дни их будут отвозить в резервации на свидание с семьями. Дешево и простенько.

Однако пусть вас не вводят в заблуждение слова «промышленное предприятие». Этак может сложиться впечатление, что расисты допускают возможность существования среди африканцев квалифицированных рабочих. Я не зря упоминал о мелочной регламентации. Она действует и здесь. Не будем говорить об африканских рабочих. Поговорим о «цветных» — о тех, кто стоит на ступеньку выше в цветовой иерархии бледнолицых лавочников. Так вот, если вы «цветной» и являетесь строительном рабочим, то вам категорически запрещено выполнять работу укладчиков кирпича и штукатуров. Точно такая же скрупулезная до абсурда, прямо-таки маниакальная градация существует и во всех остальных отраслях промышленности.

Цель этой политики предельно ясна — африканское население стремятся низвести до положения рабочих муравьев, выполняющих простейшие операции. Все больше расширяя «белую зону», вытесняя африканцев в резервации, расисты намерены превратить бантустаны в резервуары дешевой рабочей силы, гигантские садки, откуда можно в любое время черпать людей-роботов. Причем выселение африканских семей из городов «белой зоны», общежития-тюрьмы для африканских рабочих — это только начало. Сейчас разрабатывается план, согласно которому все новые промышленные предприятия в ЮАР будут строиться на границах с бантустанами. Таким образом, будет создано нечто вроде «санитарного кордона», предотвращающего проникновение африканцев в глубь «белой зоны»: отработав на предприятиях, они обязаны возвращаться обратно в резервации.

Вся эта болезненно-уродливая система, порожденная человеконенавистнической психологией, поддерживает свое существование только благодаря оголтелому террору. Половина казненных в мире ежегодно приходится на ЮАР. О расовой принадлежности казнимых догадаться нетрудно. Эта цифра не нуждается в комментариях. Вопиющее неравенство рас, ставшее в ЮАР нормой, породило у белой части населения страны твердую уверенность в собственной безнаказанности. Такую же, какую чувствует палач…

…В одуряющей духоте самолета с влажным шипением заработала вентиляция. Мой сосед, загорелый высокий мужчина лет пятидесяти, привстал, направляя на себя тугую струю воздуха. Самолет уже разбегался по взлетной дорожке, но в салоне было еще шумно. Через проход, на соседних креслах оживленно разговаривали пассажиры-африканцы, севшие, как и я, в Браззавиле. Мужчина зло покосился в их сторону. Отворачиваясь, он перехватил мой взгляд, и у него раздраженно дрогнули губы. Он молчал минут пять, потом, уставясь в спинку кресла, сказал негромко, но почти вызывающе:

— Они повсюду одни и те же…

Он говорил на весьма сносном французском, но с очень сильным акцентом.

— Вы понимаете, о ком я говорю, — продолжал он, обращаясь уже прямо ко мне и указывая подбородком на африканцев. — Я часто бываю в Париже по делам. Там, к сожалению, они ведут себя так же. Как будто им принадлежит весь мир. Вы же в метрополиях делаете вид, что это в порядке вещей…

Он явно заблуждался относительно моей национальной принадлежности, но я не стал его разубеждать. Разговор обещал быть любопытным.

— Каким же, по-вашему, должен быть порядок вещей? — спросил я.

— Не ловите меня на слове. Я никому ничего не навязываю. Но если говорить о нашей сравнительной общественной ценности — нас с вами и этих людей, — то их уровень развития предписывает им совсем другое место…

— Ну, во-первых, уровень развития, каким бы он ни был, в этом смысле общественным цензом служить не может и не должен, — сказал я. — А во-вторых, со временем…

— Вот-вот, — подхватил он. — Со временем они почувствуют себя умнее нас, решат, что без нас можно обойтись, и вытолкают нас пинками в спину, чтобы завладеть всем, что мы имеем в нашей стране, единственной, где белые чувствуют себя без всяких комплексов. .. Скажите, что я не прав! Разве вы все не находитесь сейчас в этом положении? Все эти разговоры о независимости — вот к чему они привели. Вы создали моду на независимость, а нам стало труднее жить. Вы-то можете вернуться во Францию, а нам куда прикажете деваться?

— Но вас не станут изгонять из страны, если вы сумеете ужиться с африканцами по-другому…

Он полузакрыл глаза и презрительно усмехнулся.

— Жить в стране, управляемой черными, — это вы нам предлагаете? Нет, спасибо…

— Но вы не станете отрицать, что ваша система, мягко выражаясь, не вызывает одобрения? — спросил я. — Рано или поздно это плохо кончится…

— Наша система, — снисходительно ответил он,— всего лишь усовершенствование сегрегации, созданной самой природой. А во избежание беспорядков мы просто не позволяем черным питать иллюзии на свой собственный счет. И оказываем им большую услугу…

— Скажите, но ведь в ООН изрядное число…

Он повернулся ко мне:

— О-О-Н?. . — повторил он, как бы пробуя буквы незнакомого алфавита. — Ага… Я понимаю… — странно поглядел в мою сторону собеседник. — Однако давайте попробуем заснуть. Наши соседи утихли. Не то что в О-О-Н, — ядовито добавил он и, не дожидаясь моего ответа, закрыл глаза.

Самолет продолжал набирать высоту, летя над свободной Африкой.

Б. Туманов

Энциклопедия мировых проблем

Название(я): 

Практика апартеида, напоминающая рабство

Природа 

серия систематических актов угнетения и дискриминации в отношении подавляющего большинства населения Южной Африки. Это сделало небелых политическими и социальными изгоями в их собственном отечестве; нарушаются права человека, особенно право на самоопределение; и проник во все стороны жизни. Чернокожих, как часть политики тотальной социальной сегрегации, заставляли жить на «родных землях», что не только причиняло большие страдания, но и порождало преступность, насилие и угнетение, вызванные соперничеством между «имущими» и «неимущими». ‘; а голод, болезни и голод стали отличительными чертами многих общин. Поскольку апартеид превратился в крайнюю нищету для чернокожего сообщества, больше всего страдали женщины и дети. Трудоспособные мужчины часто работали и жили в городах, в то время как их жены и семьи не могли получить пропуск в эти районы и оставались на родине, что свело на нет перспективы нормальной семейной жизни, а также породило большое количество внебрачных детей. «Законы о пропусках» строго соблюдались в белых городских районах, а штрафы, наложенные на тех, кто незаконно нанимает чернокожих, заметно повлияли на возможности трудоустройства женщин. Чтобы остаться в этом районе, замужние женщины должны были быть включены в права проживания своих мужей, которые должны были присутствовать после «законного въезда» жен. Если чернокожая женщина овдовела или развелась, она может потерять право жить и работать в городской местности.

Вынужденное переселение на родину привело к неравномерному росту населения; огромные участки страны вполне могли бы стать вечными пустошами, если бы на территориях, ставших бесплодными в результате вывоза, пренебрегали развитием. На родине у большого количества людей не было земли для обработки, и им приходилось тратить большую часть своих денег на импортные основные продукты питания. Детей часто заставляли работать, чтобы восполнить нехватку мужской рабочей силы, и подвергали жестокой эксплуатации; те, кто не был потомком батраков, жили в убогих коммунальных хижинах и должны были сами готовить себе. У них было неадекватное питание и не было образования.

Апартеид рассматривал черных как дешевую рабочую силу, не имеющую собственных прав. Чернокожие сельскохозяйственные рабочие были исключены из пособий по безработице и по болезни; чернокожие горняки должны были работать в шахтах, где слабые или отсутствующие меры безопасности приводили к множеству несчастных случаев, в том числе со смертельным исходом, а те, кто отказывался работать в небезопасных шахтах, могли быть уволены без предупреждения; нарушения профсоюзных свобод были безудержными; и у всех чернокожих, независимо от их профессии, было мало или совсем не было надежды на улучшение работы. Несогласные с апартеидом, даже женщины и дети, часто подвергались жестоким и изощренным пыткам; политические процессы могут длиться 3-4 года, и все это время обвиняемые проводят в затворе; известно о подозрительных случаях смерти задержанных; прессе было запрещено публиковать отчеты или фотографии людей, находящихся под «приказом о запрете», а запрещенные не могли общаться более чем с одним человеком одновременно.

Фон 

Трагический пережиток колониального господства, апартеид во многом напоминает рабство. Система означала, с экономической точки зрения, полное и эффективное пользование белым меньшинством всеми богатствами и природными ресурсами народа, доминируемого и исключаемого по расовым признакам. Он был возведен в систему правления и применялся около века, сопровождаясь нарушениями прав человека, как экономических, социальных и культурных прав, так и гражданских и политических прав. Эти массовые и серьезные нарушения так и не были устранены, хотя в совокупности они были охарактеризованы как преступления против человечности и, следовательно, не подпадали под действие какого-либо срока давности.

Со времен первой голландской колонии «белые» постепенно распространили свое господство на всю Южную Африку. Эта тенденция усилилась с приходом англичан и других «белых» групп населения, которые насилием или хитростью присвоили почти все сельскохозяйственные и жилые земли на территории Южной Африки. «Белые», составлявшие 20 % населения, контролировали и использовали 80 % территории, тогда как «черные», составлявшие 70 % населения, контролировали только 13 % земель. . Как сказано выше, такое положение, поддерживаемое за счет негров, длилось более века. Эта система не была свойственна только Южной Африке. то, чем является сегодняшняя Намибия, очень долгое время управлялось одним и тем же процессом, состоящим из черного большинства, в котором доминировало белое меньшинство. Даже сегодня пережитки системы продолжают приносить жертвы.

Распространенность 

Примеры последствий апартеида включают: (a) отчет МОТ за 1982 г., показывающий, что из каждой 1000 белых южноафриканцев 16 не закончили начальную школу; из каждой 1000 южноафриканцев азиатского происхождения 257 не закончили начальную школу; для цветных и черных это были 590 и 840 соответственно. Опять же, 16,7% белых получили университетские дипломы или ученые степени, 1,3% цветных и 2% черных. b) исследование ВОЗ, проведенное в 1983 году, показало, что в белом сообществе смертность такая же, как в развитых странах (12 на 1000), тогда как смертность чернокожих южноафриканцев, особенно сельских чернокожих южноафриканцев, ниже, чем в типичная африканская страна третьего мира с широко распространенным недоеданием, приводящим к большому числу детских смертей от инфекционных заболеваний. (c) ВОЗ 1983 Исследование, проведенное в Цискее, показало, что как в городских, так и в сельских группах 60% недоедающих детей были незаконнорожденными, тогда как 80% хорошо питающихся детей были законнорожденными. Меньше половины детей, страдающих от недоедания, находились под присмотром своих матерей; такое широко распространенное недоедание приводит к тяжелым потерям среди младенцев от инфекционных заболеваний. d) в качестве примера тюремного заключения диссидентов Нельсон Мандела находился в заключении с 1962 года за подстрекательство к насилию против режима апартеида; а его жена была ненадолго арестована за встречи, в то время как на нее был наложен запрет, более чем с одним человеком; и за отказ покинуть свой дом, чтобы жить в другом районе страны.

Претензия 

1. Апартеид как система правления, в которой цвет кожи человека является определяющим фактором, закрепленным в законе и конституции государства, является не только посягательством на основные права, но и наносит удар по человеческому достоинству. и право быть и быть признанным в качестве личности. Это невыносимое оскорбление не только цветным расам мира, но и любой концепции человечества. Принимая во внимание все его аспекты, преступные последствия апартеида не имеют себе равных в отношении нарушения прав человека и фактически равносильны политике, граничащей с геноцидом.

2. Апартеид — современное лицо рабства; это так же жестоко, как бесчеловечно, так же институционализировано, как рабство … Это глубочайший шрам расизма, уродующий нашу цивилизацию … Ему нет равных в наше время. (Генеральный секретарь Содружества Шридат Рамфал, 1984 г.).

3. Три фактора в значительной степени способствовали поражению белого южноафриканского режима: во-первых, он не смог привлечь достаточное количество белых иммигрантов, чтобы компенсировать демографию чернокожих. Во-вторых, откровенно расистская формулировка апартеида вызывала глубокое отвращение у мирового общественного мнения. В-третьих, Африканский национальный конгресс и его сторонники использовали эти две слабости режима апартеида с помощью ума, настойчивости, планирования и организации.

Встречный иск 

Чернокожие в Южной Африке на самом деле живут в лучших условиях, чем многие их собратья в соседних странах, многие из которых борются за иммиграцию в Южную Африку. Черные там по крайней мере имеют право протестовать и проводить демонстрации, а голод и голод еще не затронули Южную Африку, как и многие другие африканские страны, находящиеся под неумелым (часто черным) правлением. Расовая политика Южной Африки сама по себе не более разрушительна, чем политика Австралии по отношению к ее аборигенам; это только более заметно, потому что чернокожие в Южной Африке составляют большинство, а аборигены в Австралии — ничтожное меньшинство.

Шире

Социальная несправедливость

Расовая сегрегация

Неэтичное поведение

Узаконенная расовая дискриминация

Недемократическая политическая организация

Уже 900 03

Сохранение рабочего места при системе апартеида

Снижает

Экстремизм

Усугубляет

Юридическая сегрегация ^{[в 1 цикле]}

Задержание детей

Интернирование без суда

Отношение к людям как к недочеловекам

Отказ в праве на объединение ^{[в 1 цикле]}

Раздельное и неравное развитие внутри общества

Усугубляется 

Этническая чистка

Отсутствие общественного сознания

Отказ в праве жалобы

Нарушение права бастовать

Искажение исключительности социальных групп

Ограничение свободы передвижения между странами

Игнорирование международных экономических санкций

Сокращено на 

Партизанская война

Значение(я) 

Апартеид

Порабощение

Ссылки 

Улиг, Марк: Апартеид в кризисе

Мандела, Нельсон: Апартеид: предыдущее письмо de Breyten Breytenbach

Сойер, Роджер: Рабство в двадцатом веке

Организация Объединенных Наций: Апартеид, бедность и недоедание

Пайетт, Шерман Э: Апартеид: выборочная аннотированная библиография, 1979-1987

Секретариат Содружества: Расизм в Южной Африке: позиция Содружества

Тип 

(E) Эманации других проблем

Апартеид вакцин против Covid и провал глобального сотрудничества

Ученые быстро отреагировали на пандемию Covid-19, разработав вакцины эффективен против инфекций, серьезных заболеваний и смерти. Эти медицинские открытия предоставили возможность управлять пандемией с действительно глобальной точки зрения. Тем не менее, Стивен Браун утверждает, что это возможность, которую мы до сих пор не смогли использовать

Доступ к вакцине на основе потребностей или средств?

В июле 2020 года, за несколько месяцев до одобрения любой вакцины, восемь президентов и премьер-министров со всего мира опубликовали манифест в газете Washington Post . Лидеры Канады, Эфиопии, Новой Зеландии, Южной Африки, Южной Кореи, Испании, Швеции и Туниса подписали соглашение. В манифесте содержится призыв к «сильному многостороннему механизму», чтобы «гарантировать, что вакцины будут распространяться в соответствии с набором прозрачных, справедливых и научно обоснованных принципов». Доступ к вакцинам, настаивали они, должен быть «основан на потребностях, а не на средствах».

Глобальное распределение вакцин, основанное на потребностях, имеет смысл с различных точек зрения. С моральной и этической точки зрения это спасло бы большинство жизней и защитило бы наиболее уязвимых, где бы им ни пришлось жить. Это также соответствовало бы космополитическим принципам и соответствовало бы часто повторяемому лозунгу: «Мы все вместе».

На практике это также помогло бы быстрее покончить с пандемией, потому что уменьшило бы вероятность появления новых, более опасных вариантов. Таким образом, это отвечало бы долгосрочным интересам каждой страны. Как мы также слышали до тошноты , «Никто не в безопасности, пока все не в безопасности».

Мы

, а не все вместе

Однако распространение вакцины в значительной степени основывалось на средствах, а не на потребностях. И это несмотря на увещевания мировых лидеров в Washington Post и в других местах. Канада, Соединенные Штаты, Великобритания и другие богатые страны в настоящее время имеют на 90 121 больше вакцин, чем они могут использовать 90 122, и во много раз больше по контракту. Поглощение стабилизировалось, а запасы в богатых странах истекают. США уже выбросил миллион доз .

По состоянию на 24 августа 2021 года только 1,4% населения стран с низким уровнем дохода получили хотя бы одну дозу вакцины по сравнению с 59,7% в странах с высоким уровнем дохода

Тем временем только 1,4% населения стран с низким уровнем дохода получили хотя бы одну дозу по состоянию на 24 августа 2021 года , по сравнению с 59,7% в странах с высоким уровнем дохода. Заявления мировых лидеров в газете Washington Post о том, что «где вы живете, не должно определять ли вы живете, и глобальная солидарность имеет центральное значение для спасения жизней и защиты экономики» теперь звучит пустым.

Блокировка повторных прививок

Можно было бы подумать, что глобальная солидарность может вступить в силу, как только богатые страны получат достаточно доз для вакцинации всех своих граждан. Но, как правило, это не так. Вместо этого они заключают контракты на повторные прививки на 2022 и 2023 годы. Тем временем более бедные страны не смогли вакцинировать даже своих медицинских работников и уязвимые группы населения.

США разрешили повторную прививку мРНК для населения в целом через восемь месяцев после второй дозы, уже в сентябре 2021 года. Это было сделано, несмотря на отсутствие научных доказательств того, что существует медицинская необходимость в третьей прививке .

Высокопоставленный чиновник ВОЗ заявил , что такие планы «высмеивают справедливость в отношении вакцин». Две провинции Канады разрешили вводить третью и даже четвертую дозы для граждан, которые хотят путешествовать в страны, не признающие вакцины, которые они получили. Они даже не пытаются сделать обоснование на основе здоровья.

Крах многосторонности

Таким образом, богатые страны закупили и накопили вакцины, а также заблокировали будущие заказы. При этом они закрывают более бедные страны от широкого доступа.

COVAX стремился вакцинировать 20% населения стран-бенефициаров к концу 2021 года. Он сильно отстал от графика

Предполагалось, что многосторонний подход предотвратит этот тип вакцинного апартеида.

Инициатива COVAX была создана для объединения поставок и их справедливого распределения, обеспечивая доступность для стран с низким и средним уровнем дохода. Его первоначальной целью было вакцинировать 20% населения стран-бенефициаров к концу 2021 года. Однако, несмотря на некоторые щедрые денежные пожертвования, он сильно отстает от графика. Во многом это связано с ограниченная доступность доз на рынке.

Помимо накопления средств богатыми странами, запрет Индии на экспорт вакцин против Covid серьезно помешал планам приобретения COVAX. Несмотря на то, что в конечном итоге компания обеспечила доступ к более чем пяти миллиардам прививок, по состоянию на 25 августа 2021 года компания COVAX отгрузила только 215 миллионов доз (включая некоторые страны с высоким уровнем дохода , такие как Канада и Великобритания).

Расширяется поставка

Очевидным решением проблемы ограниченных запасов вакцин является расширение производства, что в определенной степени и происходит. Однако даже часть нового производства на Глобальном Юге отправляется в Европу. Недавно выяснилось, что является договорным обязательством, налагаемым фармацевтическими компаниями.

Самым большим препятствием для увеличения производства является нежелание фармацевтических компаний и европейских стран ослаблять права интеллектуальной собственности. Но даже это не будет панацеей, потому что необходимо делиться не только формулами , включая производственные ноу-хау и ингредиенты.

Благотворительность вместо солидарности

Прививочный национализм и провал глобального сотрудничества породили ad hoc благотворительность, а не справедливость и солидарность. В настоящее время богатые страны время от времени объявляют о своих обязательствах по пожертвованию денег и/или доз. Но эти обещания часто довольно расплывчаты в деталях. Они указывают «до» определенного количества доз и не имеют календаря. Это затрудняет для COVAX или любого получателя планировать распространение вакцины.

Страны-доноры решают, какие страны получат сколько их доз, подрывая «прозрачные, справедливые и научно обоснованные» принципы распределения, которые они первоначально одобрили

Иногда страны-доноры ждут, пока срок годности доз приблизится к сроку годности, и жертвуют типы вакцин, которые не нужны их собственному населению, в частности, AstraZeneca и Johnson & Johnson. Кроме того, страны-доноры часто распределяют свои пожертвования на двусторонней основе, решая, какие страны получат сколько их доз. Это еще больше подрывает «прозрачные, справедливые и научно обоснованные» принципы распределения , которые многие из них первоначально поддержали .

Богатые страны поглощают пищу во время голода до тех пор, пока не насытятся, а отборные кусочки откладывают на потом.