Как жили люди в деревне: Жизнь деревни в годы Великой Отечественной войны

Жизнь деревни в годы Великой Отечественной войны

Жизнь деревни в годы Великой Отечественной войны

Краеведческий сборник «Наш край» — № 8, 2005 год,
г. Яранск Кировской области.

История моей малой родины неразрывно связана с
историей страны и не осталась в стороне от тех трагических событий.
Неоценимый вклад в дело победы внесли труженики сельского хозяйства
нашего колхоза «Искра». В предвоенный период каждая
деревня представляла один колхоз, их укрупнение началось позднее, в
конце сороковых. По архивным данным, в 1940 году в Кугальском
сельском округе насчитывалось 18 колхозов. В каждом было 20–30
и более хозяйств. Приобретали технику. За работу начисляли
трудодни, на них выдавалась натуроплата: зерно, мед, если в
колхозе была своя пасека.

У каждого хозяина имелось 40 соток пахотной земли. На
своем участке выращивали не только овощи, но и сеяли зерновые
культуры. Почти все имели равные возможности благополучно жить
своим хозяйством. В деревне очень немногие не держали корову
или лошадь.

Электричества и радио не было. Газету «Яранский колхозник»
выписывали единицы. По воспоминаниям Юрия Константиновича
Созонова (1931 г.р., д. Сабаны), с лучиной и свечой не сидели,
т.к. керосин для ламп был всегда в продаже. В селе рядом с
церковью построили клуб, приобрели ламповый радиоприемник, и
желающие приходили слушать передачи из Москвы. Один раз в месяц
привозили кино, сначала немое, а незадолго перед войной —
звуковые фильмы. С 1937 года в селе открыта семилетняя школа, куда
пришли учиться дети из Кугалок, Уртмы и Лома. Начальные
школы работали в Мари-Васькино и в д. Молдваж (Макаровская школа).

Жизнь в деревне шла своим чередом, никто не догадывался
о надвигавшейся беде для всей страны. Но она пришла. 22
июня 1941 года страшная весть разнеслась: ВОЙНА!

Вскоре начался массовый призыв военнообязанных на
фронт. Призывали молодежь с 19 лет и старше и уже семейных
мужчин. Это был период страха и горького предчувствия за жизнь
уходящих, может быть, навсегда любимых мужей–кормильцев и сыновей
— еще почти босоногих мальчишек, иногда единственных.

Из воспоминаний Юрия Константиновича Созонова:
«Никто не хотел, но все были готовы получить повестки. Они приходили
в большие крестьянские семьи иногда и дважды, и трижды.
Провожали на фронт всей деревней. В доме готовили стол для
прощания. Призывнику собирали котомку с едой, подбирали одежду по
сезону. Колхоз выделял лошадь, чтоб доехать до города… В горе и
недобром предчувствии заливается слезами жена. Молит бога и надеется
на спасение сына богомольная мать. Сочувственно вытирают
глаза пришедшие попрощаться соседи. За столом — семья и приглашен
ные. Дают советы рекруту, напутствуют. Бывалые подсказывают,
как уберечься от пули, как вести себя в бою. Дети еще
малоосознанно смотрят на происходящее и стараются быть похожими
на взрослых. Бог уберег их от переживаний: они ещё не думают о
том, что отец может погибнуть. И он их успокаивает: обещает вернуться
с гостинцами… Подходит время отправки. Последние объятия…
На улице подвыпившие поют песни под гармонь, русские
народные, старинные. .. По деревне шли пешком, на телеге лежали только
котомки и сидели дети. Стоявшие у домов старушки плакали и
крестились, по-своему напутствовали с пожеланиями остаться живым
и невредимым. Провожать в город ехали только близкие родственни
ки. Прощание в городе (у райвоенкомата) было еще
драматичнее…».

В первые месяцы войны из деревень нашего сельского
округа ушли почти все мужчины, остались женщины, старики, подростки
и дети. На их плечи легла вся тяжесть деревенской жизни. Надо
было обрабатывать землю, выращивать хлеб, готовить корм для скота
— коров, лошадей, быков — основной тягловой силы в деревне.

В колхозах проходили митинги, на которых люди обещали
трудиться с удвоенной энергией, своевременно выполнять
государственные обязательства и финансовые платежи, обеспечивать
все нужды Красной Армии, чтобы победить врага. «В грозные дни
Отечественной войны с усиленной энергией будем работать на
колхозных полях. Вырастим высокий урожай, полностью и в срок
соберем его. Снабдим нашу Красную Армию хлебом, мясом, маслом и
другими сельхозпродуктами…» — заявляли в своей резолюции
участники собрания в колхозе имени Кирова 6 июля 1941 года, о чём
сообщала газета «Яранский колхозник». Из резолюции собрания
в Мари-Васькинском колхозе: «Мы заверяем, что еще теснее
сплотим ряды вокруг партии, честно и самоотверженно будем трудиться
на своем посту, еще больше потребуем от себя и других дисциплины
в труде, чтобы обеспечить все нужды Красной Армии, чтобы
обеспечить победу над врагом».

До каждого колхоза доводился годовой план сдачи государству
сельхозпродукции — зерна, картофеля, мяса, молока,
шерсти… Госпоставки осуществлялись под строгим контролем уполномочен
ного из района. Хлеб сдавался полностью, для выполнения
плана забирали даже семена.

С годами все труднее было справиться с планом. Сортовые
семена надо было завозить из Советска, Кикнура, Кугушерги…
Моим землякам, даже женщинам, приходилось носить зерно на себе
по 15–20 кг в любую погоду по весенним заморозкам, приспосабли
вая лямки, санки — кто как мог. Было нестерпимо тяжело, не
каждый это выдерживал. Но вера в победу придавала сил.
Вера Константиновна Кузнецова (1918 г.р., д. Терехино), которая
работала бригадиром в Терехинском колхозе, вспоминает, что
особенно тяжело приходилось в посевную, летнюю страду и уборку.
Пахали на быках двухкорпусным плугом женщины и даже подростки–мальчишки.
Уставали не только люди, но и животные. На своих
земельных участках готовили землю своими силами. Делать
это приходилось после колхозной работы, которая заканчивалась
не раньше 10 часов вечера. Это подтверждает и Серапион Игнатьевич
Чагин (1930 г.р., д. Молдваж): «Во время войны нам, подросткам
11–12 лет, приходилось работать на быках, особенно на
вспашке зяби. На нас, трёх подростков, дали старичка, и он направлял
нашу работу, учил премудростям, настраивал сохи. Было нелегко
управлять быком и держать ручки сохи. Но так мы зарабатывали
на жизнь и помогали матерям».

Хлеб с глубинных складов на линейные пункты вывозили
на лошадях. Устанавливали график отгрузки зерна. Возили зерно
в Йошкар–Олу и Табашино женщины, подростки и старики.
Ездили за солью, керосином в Советск, Йошкар–Олу.

Вспоминает Александра Ивановна Епифанова (1918 г.р.,
д. Ново–Троицкие): «Мужа взяли на фронт в первые дни войны,
когда дочке не было и года. Работала бригадиром в колхозе.
Хорошо, что жила со свекровью, а то как быть с малым дитем? Приходилось
возить зерно на приемный пункт в Йошкар–Олу. Дорога
была длинной, ночевали в деревнях по пути следования. Страшно
вспомнить о том, как однажды меня с жеребенком оставили в лесу
ночью одну, или про случай на приемном пункте, когда при разгрузке
мешков с зерном лошадь порвала мешок, зерно высыпалось, а
весовщик из-за этого разбил мне губу. Плакала больше от обиды, чем
от боли. Потом, правда, досталось ему от односельчан при повторной
встрече. Но этот случай запомнился мне на всю жизнь…».

И хотя было очень трудно, но земельные площади в
колхозах засевали полностью, работая с утра до вечера. Урожай
убирали весь, выполняя и перевыполняя необходимый минимум по
отправке продовольствия Красной Армии. Сами жили впроголодь,
особенно весной, ели хлеб с клевером, лебедой…

Тяжело приходилось подросткам — мальчишкам и девчонкам
11–15 лет, которые выполняли мужскую работу, заменяя
отцов, братьев, ушедших на фронт. Их фронт был в колхозе.

Вспоминает Валентина Максимовна Ячменева
(1931г.р., д.Мар. Дубники, ветеран труда, награждена медалью «За
доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945
гг.»): «Страшную весть о начале войны узнали в деревне в тот же
день. Началось горе везде, в том числе и в нашей семье. Семья
была большая — детей 5 человек и все еще малы. Я в семье третья.
В 41-м закончила 2 класса. Продолжала учебу в Мари-Васькинской
школе. Ходили в лаптях, учились без тетрадей и учебников.
После окончания 4-х классов начала работать в колхозе, помогала
матери. Было очень трудно. Особенно запомнила, как впрягались в соху
или черкуху, чтобы обработать свой земельный участок. Силы
были малы, впрягались все, кто мог держаться за веревку.

Непросто было и в послевоенные годы. Отец погиб на фронте
в 1942 году, мама одна поднимала нас на ноги. Даже не верится,
что это все мы выдержали, выжили…».

То же подтверждает Лидия Николаевна Сабанцева (1927
г.р., д.Силичи), которая всю войну работала в колхозе на прикреплён
ной лошади. Сколько было пролито слез от того, что не все
получалось! Работать приходилось много — от темна до темна.

На более легкие работы подростки выходили без руководства
старших: ворочать и грести сено, подгребать за возами,
теребить лен, вязать снопы, молотить. Обмолот зерновых снопов производи
ли конной молотилкой. «Какое удовольствие испытывали мы
от коллективной работы, — вспоминает Таисия Николаевна
Безденежных (д.Терёхино). — И пусть было трудно, но мы не
унывали, знали, что этим помогаем фронту. Наши отцы почти у всех были
на войне…».

Жизнь продолжалась. Как снежный ком, нарастали
проблемы в семьях, в колхозе, в стране. На фронт уходили подросшие по
возрасту парни, на их место к лошади или быку закреплялись
новые мальчишки–подростки. «К средине войны пошли в ход быки,
лошадей не хватало. Так к 12 годам (1943 г.) мне и моим сверстникам
доверили работу на лошади. Доверие мы оправдывали и были
горды этим, быстрее взрослели, — вспоминает Ю.К. Созонов. — С
годами выполняли все виды работ, доступные нашему физическому
состоянию. Научились не бояться лошадей, управлять и обращаться
с ними. Нас без опасения назначали на боронование и другие
работы. Мы работали, как правило, вдвоем с моим другом Генкой. С
ним смело скакали на еще не до конца объезженных молодых
лошадях–двухлетках, возили снопы на ток для обмолота, мешки с зерном
с ладони (расчищенного места в поле) в церковь, на приемный
пункт зерна, разгружали мешки на весы, потом волокли их по
гладкому полу к алтарю, легко высыпали и ехали за следующей партией.
Легко было работать на старой покладистой лошади, но рискованно
на молодой или беспокойной. Однажды меня направили на
боронование верхом на племенном жеребце Буяне. Я все выполнял, и
поначалу дело шло хорошо. Но когда переходил на другую
сторону, чтобы завести к хомуту вторую постромку от бороны, ослабил
непроизвольно натяжение повода. Буян, видимо, почувствовал
себя униженным таким малым «хозяином», захватил предплечье
моей левой руки, немного приподнял и отпустил. На руке остались
две «подковы» — отпечатки от его зубов. Я, конечно, напугался,
уже не запрягал его, а отвязал постромку и повел его обратно на
конный двор.

Позднее мы научились управлять и быком. Это был племенной
бык График — сильный, неторопливый и упрямый. Однажды
он затащил наш воз с мешками в глубокий овраг. Мы с Генкой, сидя
на мешках, накрутили ему хвост, и он вытянул воз наверх… Одно
лето, на том же Графике, мы ежедневно возили молоко со сливного
пункта из д. Сабаны на сепаратор в д. Мари–Васькино. Туда 10
бидонов молока, обратно — обрат (обезжиренное молоко). Друг Генка
был из эвакуированных из Ленинграда. Его семья жила в нашей
деревне. Он хорошо знал и пел русские народные песни и меня
научил любить их. Искал я его в Питере в наше время. Не нашел…».

Деревня пустела, приутихла. В семьях, особенно больших,
оставшихся без мужчин, не хватало хлеба. Надо было обработать
землю, заготовить дрова… Не было мыла. В бане мылись
только щелоком (настой золы в кипятке), в лучшем случае раз в месяц
и перед религиозными праздниками. Работа по дому и на своем
участке выполнялась на досуге от колхозной. Основной огородной
культурой была картошка, которая спасала и спасла многих от
голодной смерти.

Наряду с проблемами питания возникали проблемы с
прокормом поголовья скота и отдельно лошадей. Надо было заготовить
корма на зиму. Во второй половине войны это стало не менее
важным и проблематичным, чем уборка хлеба.

Деревня и уцелевший за зиму скот оживали с приходом
весны. Ели все, что можно было взять от земли, начиная с картошки,
которая осталась невыбранной с осени. Питательную ценность
представлял крахмал, который отмывали, отстаивали и сушили, а
потом употребляли его в разных невероятных блюдах неписаной
кулинарии. На невспаханных полях рано появлялись песты —
вкусные съедобные ростки полевого хвоща, которые ели и дети, и
взрослые. Лакомством служили «петушки» с сосны и ягоды с елки.
Затем шли земляника, малина. Мальчишки и девчонки корзинами и
решетом ловили пескарей в нашей речке Уртме.

Школе в годы войны приходилось очень тяжело, но она
жила. Учеников было много, однако не всем пришлось учиться.
После ухода на фронт директора школы Николая Васильевича Старикова
директором стала работать учитель математики Алевтина
Георгиевна Докудина. Воспоминания ее хранятся в школьном музее.

Она пишет о том, что не хватало учебников, не было
чернил, бумаги, поэтому писали на амбарных и старых книгах между
строк. Было холодно, голодно, особенно голодали большие семьи.
Запасы продуктов, у кого они были на начало войны, закончились.
Надо было спасать детей от голода. Школе дали гектар земли, учителя
и учащиеся засеяли его ячменем и получили хороший урожай.
Ячмень смололи и полученную муку заваривали. Этим питались и
ученики, и учителя. Теперь вряд ли кто стал бы употреблять «завариху»
в пищу, ею кормят разве только поросят.

Учителям на прокорм давали 10,8 кг муки, а иждивенцам,
членам их семей — 3,6 кг в месяц и по 2 литра керосина на 3
месяца. Как бы трудно ни было людям, они старались всем возможным
помогать фронту. «Мысли и дела учителей Кугальской неполной
средней школы направлены на помощь фронту. Учителя ежемесячно
отчисляли однодневный заработок в фонд обороны Родины,
активное участие принимали в сборе средств на постройку танковой
колонны «Кировский комсомолец», в распространении билетов денежно-ве
щевой лотереи. Учителя подхватили почин учителей г. Куйбышева
в постройке колонны «Народный учитель», отчисляя однодневный
заработок», — читаем в газете «Яранский колхозник» за 5
марта1942 года.

В 1942 году в деревни округа прибыли эвакуированные из
Ленинграда и других городов. Размещены они были в разных местах
и работали в колхозах или в школе. Так Анна Самуиловна Вейц,
учитель математики, с 1942 года до снятия блокады была директором
Кугальской школы. В школе работали пионерская и комсомольская
организации. Дети участвовали во всех делах, направленных на
помощь фронту, а ещё — шили кисеты, вязали носки, варежки
для воинов. Учителя готовили посылки и отправляли их на фронт.

Колхозники тоже готовили подарки воинам к праздникам.
В районной газете «Яранский колхозник» за 25 февраля 1942 г.
говорится: «К дню Красной Армии отправлено много посылок с
подарками, в том числе 4 посылки отправлено колхозом Памяти
Кирова Кугальского сельсовета. В посылках свиное сало, жареные
гуси, сдобные сухари, масло…».

«Колхозники Савватинской сельхозартели Кугальского
сельсовета посылают доблестным защитникам Родины первомайские
подарки. В посылке весом 33 кг сдобные сухари, соленое
сало, сушеное мясо, масло. Мед, сухари, сдобное печенье, лук
посылают в двух посылках весом в 59 кг колхозники Пириндинской сельхозар
тели Кугальского сельсовета…» — писал «Яранский колхозник»
18 апреля 1942 г. «Колхозники Шарпатовской сельхозартели
Кугальского сельсовета шлют подарки в Действующую Армию.
Они сдали для подарков 7 кг мяса, 10 кг муки, 2 кг масла». («Яранский
колхозник» 20 февраля 1943 г.).

Всё — для фронта! В то же время в деревне голодали.
Вспоминает Анна Филипповна Швецова (1927 г.р.): «С началом войны
закончилось веселое детство. Горе и слезы дома и всюду. У меня
ушли на фронт 3 брата и сестра. Двух братьев убили в 1941 и 1943
годах, третий остался инвалидом, домой вернулся без ноги в 1946-м.
Голод, холод. Запомнилось, что в школе кормили завтраком —
жидким супом из картошки или «заварихой» из муки.
Хлеб ненастоящий, с примесью травы, приносили из дома. Писали
на старых книгах чернилами из свеклы или сажи. Трудно было, но
мы не падали духом. Вечерами собирались в каком-нибудь доме,
сидели с коптилкой. Шили кисеты, вязали носки, варежки для
воинов. Потом учителя отправляли посылки солдатам на фронт…».

При всех трудностях и тяжкой для детских плеч работе в
колхозе дети учились и даже развлекались, забывая по-детски обо
всех неприятностях. Ю.К. Созонов вспоминает: «Зимой мы катались
на санках, на деревянном коньке, на лыжах. На лыжах ходили в лес
по следам полевой и лесной дичи. Летом с азартом играли на
лужайке в «сало» (мяч) и в забытую ныне игру «лапта». В елшиннике
между деревнями Сабаны и Ваганы разыгрывали сюжеты настоящих
боев с участием девчонок и мальчишек. Была «граница», ее
охраняли, засылали «шпионов» и брали «пленных», обменивались ими,
учиняли местные бои, лечили «раненых» и отправляли их в
«тыл». Игры были военные: мы хотели походить на взрослых… Все
было «по науке»: чего-то начитались, а что-то придумывали сами.
Были и другие игры с построением жилья (шалашей из ольхи),
рыбалкой и приготовлением пищи из рыбы, найденных грибов, собранных
ягод. .. Все было как бы по-настоящему…».

Своей самоотверженной работой, продуктами сельского
хозяйства труженики деревни стремились помочь крепить оборонную
мощь своей Родины. Каждая колхозная семья старалась
принять активное участие в сборе и изготовлении теплых вещей для
воинов. Готовили подарки бойцам к праздникам.

В 1943 году власть призвала помочь освобожденным
районам. На этот призыв откликнулись труженики колхозов. По данным
районной газеты за 13 мая 1943 г.: «В помощь освобожденным
районам колхозники засевали дополнительные гектары зерновыми
культурами. Всего по Йошкарскому сельсовету засеяно 12
гектаров зерновых, выделено 6 голов крупного рогатого скота, одна
свинья, одна овца…».

Как по всей стране, так и в нашем сельском округе, проходила
акция подписки на государственный заем. В начале года
подписывались на определенную сумму. За деньгами в деревню
приходил налоговый агент, а денег ни у кого не было. Многие прятались,
уходя из дома, другие продавали сельхозпродукцию со своего
подсобного хозяйства и расплачивались. За это получали облигации
займа какого-то года, которые ничего не значили долгое время.
И только в 80-х годах государство начало возмещать убытки
населению, выкупать у них облигации.

Неизмеримые тяготы выпали на долю моих земляков. Не
было почти ни одного дома, где бы не получили известия о гибели
мужа, сына, отца, брата. Всего на фронт было призвано и мобилизовано
из деревень нашего округа 454 человека. Не вернулось с полей
сражений 245 человек.

Анна Пибаева,
9 класс Кугальской средней школы.
Руководитель — Фаина Матвеевна Баранцева.

Как жили люди на Руси — Культура Еврейской автономной области

В древние времена почти вся Русь была деревянной. На Руси считалось, что дерево благоприятно влияет на человека, оно полезно для его здоровья. Именно дерево с давних пор считается символом рождения жизни и ее продолжения. Избы в старину строили из ели или сосны. От бревен в избе стоял приятный смолистый запах.

Изба (деревенский дом) – самая распространенная постройка того времени. Крестьянин ставил дом прочно, на века. Избу крестьянин строил сам или нанимал опытных плотников. Иногда организовывалась «помочь», когда вся деревня работала для одной семьи.

Обстановка в избе была скромная, строгая, все на своих местах, все для пользы дела.

Оказывается, при входе в избу можно было споткнуться. В избе был высокий порог и низкая притолока. Так крестьяне берегли тепло, старались его не выпускать.

Центральное место занимает печь. От расположения печи зависела вся внутренняя планировка избы. Печь ставили так, чтобы она была хорошо освещена, и подальше от стены, чтобы не случилось пожара.

Пространство между стеной и печью называется «запечье». Там хозяйка хранила приспособления, необходимые для работы: ухваты, большую лопату, кочергу.

На шестке у печи стояли чугуны, горшки. В нише под шестком хранили инвентарь, дрова. В печи были маленькие ниши для сушки рукавиц, валенок.

Печь в крестьянской семье любили все. Она не только кормила всю семью. Она грела дом, там было тепло и уютно даже в самые лютые морозы. На печи спали дети и старики. Молодым и здоровым на печи лежать не разрешалось.

На центральной балке — «матице» делали железное кольцо и крепили детскую люльку. Крестьянка, сидя на лавке, вставляла ногу в петлю, качала люльку, а сама работала: пряла, шила, вышивала.

В наше время уже нет таких люлек, дети спят в красивых детских кроватках.

Главный угол в крестьянской избе назывался «красный угол». В красном углу, самом чистом и светлом, размещалась божница – полочка с иконами. Божница заботливо украшалась нарядным полотенцем – «рушником». Иногда божницу подсвечивали лампадкой – сосудом с маслом или свечами.

Входящий в избу человек обязательно снимал шапку, поворачивался лицом к иконам, крестился, низко кланялся. И только потом входил в дом. Иконы бережно хранили и передавали из поколения в поколение.

Обеденный стол по православному обычаю всегда ставился в красном углу. За столом вся семья «трапезничала» — принимала пищу. Стол обычно накрывался скатертью. На столе всегда стояла солонка, и лежал каравай хлеба: соль и хлеб были символами благополучия и достатка семьи.

Большая крестьянская семья за столом рассаживалась согласно обычаю. Почетное место во главе стола занимал отец – «большак». Справа от хозяина на лавке сидели сыновья. Левая лавка была для женской половины семейства. Хозяйка к столу присаживалась редко, да и то с краю лавки. Она хлопотала у печи, подавала на стол еду. Дочери ей помогали.

Усевшись за стол, все ждали, когда хозяин скомандует: «С Богом, начали», и только после этого начинали есть. За столом нельзя было громко разговаривать, смеяться, стучать по столу, вертеться, спорить. Родители говорили, что от этого слетятся к столу голодные «злыдни» уродливые человечки, принесут голод, нищету и болезни.

Много предметов использовалось в русском быту. И почти все они делались собственными руками. Самодельной была и мебель – стол, лавки, прибитые к стенам, переносные скамьи.

В каждой семье были «коробейки» лубяные сундучки, обитые железом деревянные сундуки.В сундуках хранили семейные ценности: одежду, приданое. Сундуки закрывались на замки. Чем больше было сундуков в доме, тем богаче считалась семья.

Особой гордостью хозяек были прялки: точеные, резные, расписные, которые обычно ставили на видное место. Прялки были не только орудием труда, но и украшением жилища. Считалось, что узоры на прялках оберегают жилище от сглаза и лихих людей.

.

В крестьянской избе было много посуды: глиняные горшки и латки (низкие плоские миски), кринки для хранения молока, разных размеров чугуны, ендовы и братины для кваса. Использовали в хозяйстве разные бочки, кадки, чаны, ушаты, лохани, шайки.

Сыпучие продукты хранили в деревянных поставцах с крышками, в берестяных туесах. Использовались также плетеные изделия – лукошки, короба.

РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ТРУДОВЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ

Семьи у крестьян были большие и дружные. Многодетные родители с любовью и заботой относились к своим детям. Они считали, что к 7-8 годам дите уже «входит в разум» и начинали обучать его всему тому, что знали и умели сами.

Отец наставлял сыновей, а мать обучала дочерей. С малых лет каждый крестьянский ребенок готовил себя к будущим обязанностям отца – главы и кормильца семьи или матери – хранительницы домашнего очага.

Родители учили детей ненавязчиво: сначала ребенок просто стоял рядом со взрослым и смотрел, как тот работает. Потом ребенок начинал подавать инструменты, поддерживать что-нибудь. Он уже становился помощником.

Через какое-то время ребенку уже доверяли выполнение части работы. Тогда ребенку уже делали специальные детские инструменты: молоточек, грабельки, веретено, прялочку.

Сыновья были главными помощниками отца, а дочки помогали матери. Мальчики вместе с отцом мастерили из разного материала игрушки – самоделки, плели лукошки, короба, лапти, выстругивали посуду, домашнюю утварь, изготавливали мебель.

Каждый крестьянин умел мастерски плести лапти. Лапти мужчины плели для себя и для всей семьи. Старались сделать их крепкими, теплыми, непромокаемыми. Отец помогал мальчикам, наставлял советом, похваливал: «Дело учит, мучит, да кормит».

В каждом крестьянском дворе обязательно была скотина. Держали корову, лошадь, коз, овец, птицу. Ведь скотина давала много полезных продуктов для семьи. За скотиной ухаживали мужчины: кормили, убирали навоз, чистили животных. Женщины доили коров, выгоняли скотину на пастбище.

Главным работником в хозяйстве была лошадь. Весь день лошадь работала в поле с хозяином. Пасли лошадей ночью. Это была обязанность сыновей. Для лошади нужны были разные приспособления: хомуты, оглобли, вожжи, уздечки, сани, телеги. Все это хозяин изготавливал сам вместе с сыновьями.

С раннего детства любой мальчик мог запрячь лошадь. С 9 лет мальчика начинали учить ездить верхом и управлять лошадью. Нередко мальчиков 8-9 лет отпускали в пастушки, он работал «в людях», пас стадо и зарабатывал немного – еду, подарки. Это была помощь семье.

С 10-12 лет сын помогал отцу в поле – пахал, боронил, подавал снопы и даже молотил.

К 15-16 годам сын превращался в главного помощника отца, работающего наравне с ним. Отец находился всегда рядом и помогал, подсказывал, поддерживал. В народе говорили: «С ремеслом весь свет пройдешь – не пропадешь».

Если отец ловил рыбу, то сыновья тоже были рядом с ним. Это была для них игра, радость, а отец гордился, что у него растут такие помощники.

Справляться со всеми женскими работами девочек учили мама, старшая сестра и бабушка.

Девочки учились делать тряпичных кукол, шить для них наряды, плели из кудели косы, украшения, шили головные уборы. Девочки старались: ведь по красоте кукол люди судили, какая она мастерица.

Затем девочки играли с куклами: «ходили в гости», убаюкивали, пеленали, «справляли праздники», то есть жили вместе с ними кукольной жизнью. В народе считалось, что если девочки охотно и бережно играют в куклы, то в семье будет прибыль, достаток. Так через игру девочки приобщались к заботам и радостям материнства.

Но в куклы играли только младшие дочери. Когда они подрастали, мать или старшие сестры обучали их уходу за грудными детьми. Мать на целый день уходила в поле или была занята во дворе, в огороде, и девочки почти полностью заменяли мать. Девочка – нянька целый день проводила с ребенком: играла с ним, успокаивала, если он плакал, баюкала. Иногда опытных девочек – нянек отдавали в другую семью «внаем». Даже в 5-7 лет они нянчили чужих детей, зарабатывая для себя и семьи: платочки, отрезы материи, полотенца, еду.

Так и жили: младшие девочки – няньки водятся с малышом, а старшие дочери помогают матери в поле: вяжут снопы, собирают колоски.

В 7 лет крестьянских девочек начинали учить прясть. Первую небольшую нарядную прялочку дочери дарил отец. Дочери учились прясть, шить, вышивать под руководством матери.

Часто девочки собирались в одной избе на посиделки: беседовали, пели песни и работали: пряли, шили одежду, вышивали, вязали варежки и носки для братьев, сестер, родителей, вышивали полотенца, вывязывали кружева.

В 9 лет девочка уже помогала матери готовить еду.

Ткань для одежды крестьяне тоже делали сами дома на специальных ткацких станках. Ее так и называли – домотканая. Всю зиму пряли кудели (нити), а весной начинали ткать. Девочка помогала маме, а к 16 годам ей доверяли ткать самостоятельно.

Также девочку учили обихаживать скотину, доить корову, жать снопы, ворошить сено, стирать белье в речке, готовить еду и даже печь хлеб. Матери говорили дочкам: «Не та родна дочь, что бежит от дела прочь, а та дочь родна, что на всякой работе видна».

Постепенно к девочке приходило осознание того, что она — будущая хозяйка, которая может выполнять все женскую работу. Дочка знала, что «Хозяйство водить – не разиня рот ходить». «Без дела жить – только небо коптить», — так всегда говорила мама.

Таким образом, в крестьянских семьях вырастали «добры молодцы» — отцовы помощники, да «красны девицы», умелицы-рукодельницы, которые, взрослея, передавали мастерство своим детям и внукам.

Деревенская жизнь | Encyclopedia.com

ОЧАГ И ДОМ

Источники

Сельский кризис. К 1300 году, даже после всплеска урбанизации, характерного для Средневековья, примерно 90 процентов европейского населения все еще проживало в сельской местности. По всей Европе в это время сельское общество столкнулось с множеством проблем, таких как неравномерный уровень плотности населения, недостаточное питание, перенапряжение природных ресурсов, общая экономическая депрессия и всплески роста населения, которые усугубляли все вышеупомянутые проблемы. Ранее, между 1100 и 1300 годами, крестьянские общины по всей Центральной и Западной Европе занимались крупномасштабными расчистками, вырубкой лесов и осушением болот, чтобы выращивать больше зерна и кормить постоянно растущее население. В некоторых районах эта неконтролируемая эксплуатация привела к тому, что обрабатываемая почва стала непродуктивной, от которой некоторые общины все еще зависели сотни лет спустя. Кроме того, быстрое обезлесение вызвало проблемы эрозии, поскольку оно понизило уровень грунтовых вод и позволило вымыть ценные питательные вещества из почвы. Постепенное сокращение деревенских общин, а также превращение лесов, которые в средние века использовались для выпаса скота, в пахотные земли привели к заметному сокращению животноводства и, как следствие, к снижению уровня питания в рационе крестьян. был понижен. Упадок лесов также сократил поставки грибов, орехов, трав и ягод, что еще больше сократило рацион крестьян. Дрова и лесоматериалы для строительства стали ценными товарами, и были введены строгие правила, определяющие, когда и сколько дров может собирать крестьянин. Кроме того, уже не хватало навоза, чтобы в достаточной мере удобрить все поля. Из-за нехватки пастбищ ранние современные лорды и деревенские власти ограничили общественное использование общин, что означало, что сельские жители стали полагаться на пастухов, пасущих свой скот на отдаленных пастбищах. Конфликты между пастухами и сельскими жителями стали широко распространенной чертой деревенской жизни. Пытаясь удовлетворить растущий спрос на зерно, многие деревни в раннюю современную эпоху были построены вдоль рек на слишком низкой местности, и, следовательно, они подвергались регулярным и сильным наводнениям. Петиции, которые на протяжении шестнадцатого века посылались курфюрсту Саксонии из Эльстера, деревни на реке Эльбе, иллюстрируют эту проблему. Жители деревни просили снизить свои налоги, потому что сильные наводнения реки портили их урожай каждые несколько лет. Короче говоря, создалась ситуация, гарантировавшая регулярный голод и неурожай после 1300 г.

Расчетные модели. Деревни были разбиты по разным схемам. Некоторые деревни имели круглую форму, и все дома были обращены к центральной площади, которая, вероятно, использовалась в качестве пастбища. Возможно, на месте общего пастбища стояла бы церковь, если бы она была в селе, или пруд с рыбой. Отдельные сельскохозяйственные угодья простирались за каждым домом. Этот дизайн обеспечивал защиту ферм и домашнего скота во время войны. Другая распространенная схема заключалась в том, чтобы строить дома вдоль одной дороги, при этом большинство фермерских домов образовывали длинный ряд. Таким образом, деревенское поселение было расположено по прямой линии, с полосами сельскохозяйственных угодий, простирающимися далеко за каждым домом и уходящими в леса. Преимущество этого типа поселения заключалось в легкости, с которой можно было расширить свои сельскохозяйственные угодья, не мешая соседям. Эта схема была предпочтительнее, если деревня располагалась рядом с болотом, потому что крестьяне могли строить каналы, идущие параллельно главной улице, которые осушали ближайшую к деревне почву. В немецких землях наиболее распространенный тип поселения характеризовался центром деревни, предназначенным для крестьянских домов и частных огороженных садов, которые должны были быть связаны друг с другом различными дорожками и переулками. Эти сады на заднем дворе часто означали выживание для подавляющего большинства семей, которым не хватало тридцати или сорока акров индивидуальной земли, необходимой для экономической независимости. Пахотная земля располагалась широким кольцом, окружавшим деревню, и ее части были разделены между семьями деревни, некоторые участки на постоянной основе, а другие на ежегодной основе в соответствии со сложными законами и обычаями. Поскольку на пахотных землях не было дорог, часто возникали конфликты, потому что крестьянам, берущим тяжелые орудия и тягловых животных, приходилось пересекать участки друг друга, чтобы добраться до своих, и поэтому их часто обвиняли в порче урожая соседей. Наконец, вокруг пашни должно быть внешнее кольцо, включающее общее пастбище и простирающееся до близлежащих лесов. Эта территория, которую иногда называют «общей меткой», использовалась всеми жителями деревни как место для выпаса скота, добычи древесины, сбора дров, сбора ягод и поиска орехов и меда. Короче говоря, традиционная деревня имела сложную топографию, состоящую из индивидуальных фермерских домов и садов, а также участков лугов и пахотных земель, некоторые из которых обрабатывались индивидуально, некоторые обрабатывались совместно, а некоторые переходили в собственность по очереди. основа. Наконец, следует отметить, что знаменитая «трехпольная система» севооборота, при которой поля чередовались между лежащими под паром и дающими либо яровые, либо озимые, не существовала с незапамятных времен, а возникла в результате сложных взаимных ограничений. разработана сельскими общинами в ответ на кризисы, вызванные ростом населения и нехваткой земли. Его широкое распространение в Западной Европе (в зерновых районах, реже в винодельческих) привело к обширному

увеличение производства зерновых, которое позволило Западной Европе урбанизироваться в эпоху позднего средневековья и раннего Нового времени, но оно ни в коем случае не было повсеместно включено, а модели расселения и методы ведения сельского хозяйства в России, например, весьма отличались от западноевропейских моделей. .

Леса и болота. Стремясь привлечь поселенцев в некоторые лесистые и болотистые районы, крестьянам были предоставлены более широкие права собственности, они имели минимальные связи с местным лордом и должны были выполнять меньше феодальных обязательств. Эти правовые и социальные улучшения компенсировали тем крестьянам, которые переносили дополнительные трудности, связанные с вырубкой леса, осушением болот и проживанием в разбросанных поселениях. В районах, где в деревнях не было зародышевых центров, поместные институты были слабыми или отсутствовали, а преобладающий способ ведения сельского хозяйства — молочное животноводство или разведение крупного рогатого скота и свиней — не полагался на более кооперативные системы ведения сельского хозяйства, типичные для деревень с открытым полем. Кроме того, женщинам была предоставлена ​​более высокая степень независимости, и их труд составлял гораздо более высокую долю всего сельскохозяйственного труда, чем в деревнях, занятых выращиванием зерна. Экономическая зависимость от женщин в лесистых и болотистых районах, по-видимому, привела к кризису в отношениях между полами к 1600 году и может объяснить как рост женоненавистничества, так и помешательство на ведьмах в начале семнадцатого века.

Следующее описание крестьянского дома в районе немецкого города Франкфурт-на-Майне написано в ироничном стиле, сравнивая дом крестьянина с замком короля. Несмотря на комический замысел автора, его портрет более богатого крестьянского дома (обратите внимание на упоминание о прислуге) и его обстановки точен. Описание разграбления дома голодными солдатами, которые во время военных походов жили за счет грабежа крестьянских деревень, менее смешно и показывает частые и неожиданные лишения, которым подвергались крестьяне.

Мой отец. . . владел дворцом не хуже любого другого человека. Он был так привлекателен, что ни один король не смог бы построить подобное собственными руками; он предпочел бы отложить строительство на целую вечность. Он был хорошо выложен саманом и вместо того, чтобы быть покрыт голым сланцем, холодным свинцом или красной медью, был покрыт соломой … Стена вокруг его замка была сделана не из полевого камня, собранного у дороги, или из безразлично изготовленного кирпича — нет, он использовал дубовую доску, из благородного и полезного дерева, на котором растут свиные колбасы и сочные окорока [крестьяне полагались на желуди, которые падали с дубов, чтобы прокормить своих свиней, пасшихся в лесах]… комнаты, залы и покои были окрашены в черный цвет от дыма … Гобелены были самой тонкой ткани в мире, потому что они были сделаны [пауками]. Его окна были посвящены Святому Без Гласса только потому, что он знал, что окна, сотканные из конопли и льна, требуют больше времени и усилий, чем самое драгоценное венецианское стекло. . . . Вместо пажей, лакеев и конюхов у него были овцы, бараны и свиньи, каждый аккуратно одетый в свою форму. Они часто прислуживали мне в полях, пока, устав от их службы, я не отогнал их домой. Его оружейный склад был достаточно и аккуратно снабжен плугами, мотыгами, топорами, кирками, лопатами, вилами для навоза и граблями для сена. Он ежедневно тренировал и тренировал это оружие; рыхление и прополка были его воинской дисциплиной. . . запрягать быков было его капитанской обязанностью; возить навоз в поля — его наука укрепления; пахота, его агитация; колка дров, его передвижения войск и маневры; и уборка конюшен, его военные игры и самые благородные развлечения. Этими действиями он воевал по всей земле. . . и тем самым получили богатый урожай каждые падения.

[Внутри дома солдаты-грабители] завязали большие мешки с тряпками, хозтоварами и одеждой, как будто хотели устроить где-то распродажу. То, что они не собирались брать с собой, они сломали и испортили. Некоторые вонзали свои мечи в сено и солому, как будто свиней было недостаточно, чтобы прилипнуть. Некоторые стряхивали перья с кроватей и [воровали] куски бекона, ветчину и прочее. . . . Другие выбили очаг и разбили окна. . . . Они сожгли кровати, столы, стулья и скамейки, хотя вне кухни были дворы и дворы дров. Банки и кувшины, кастрюли и кастрюли были разбиты. . . . В сарае с наемной девушкой обращались так грубо, что она не могла уйти, стыдно сообщить. Они растянули наемника на земле, заткнули ему рот деревянным клином, чтобы он оставался открытым, и вылили ведро, полное вонючего навоза, стекающего ему в горло. . . .

Источник: Ганс Якоб Кристоффель фон Гриммельсхаузен, Приключения Симплициуса Симплициссимуса, в переводе Джорджа Шуиз-Беренда (Колумбия, Южная Каролина: Камден Хаус, 1993), стр. 2-7.

Правительство. Хотя из каждого правила есть исключения, большинство деревень раннего Нового времени не были доиндустриальными утопиями, в которых соседи охотно помогали друг другу и жили в счастливых сообществах. Хотя введение системы общего поля вынуждало сельских крестьян кооперироваться друг с другом, и хотя единоличное хозяйство все больше подчинялось положениям институтов самоуправления деревни, лишь немногие деревни развили по-настоящему общинный дух. Например, возникли конфликты из-за жалоб на то, насколько справедливо были распределены общие поля; обвинения в том, что все жители села не выполнили свою долю работы на общих полях; споры, связанные с обвинением в повреждении чужого урожая, либо из-за небрежного вытаптывания соседского поля, либо из-за того, что не воспрепятствовали выпасу своего скота на соседском поле; и споры о том, где границы собственности существовали на законных основаниях. В результате каждая деревня имела свою сложную форму правления, члены и комитеты которой контролировали и строго регулировали каждый аспект деревенской жизни. Эта система включала решение о том, кто поможет установить новый забор вокруг деревни; определение точных дней, когда сельские жители будут нести ответственность за посев, сбор урожая и его вывоз после сбора урожая, чтобы скот мог пастись на стерне; определение того, сколько древесины каждая семья может вывезти из леса; и почти на ежедневной основе координировать, когда можно обрабатывать различные части пахотных земель, чтобы, учитывая отсутствие прямого доступа к большинству участков, не допустить, чтобы один крестьянин-фермер мешал работе другого. Дров, единственного источника топлива, часто не хватало, поэтому сельские власти также определяли, когда можно зажечь общественную печь для выпечки хлеба. В большинстве деревень была довольно большая печь, расположенная в отдельном строении, которая зажигалась в установленное время и в которой одновременно пекли еду несколько домохозяйств. Использование такой печи также снижало риск возгорания, так как ее обычно держали отдельно от домов и амбаров.

Должностные лица. Деревни в немецкоязычных землях управлялись несколькими чиновниками. Судебный пристав отвечал за надзор за дополнительными расчетами и планированием урегулирования. Он имел высокий статус в деревне, обычно владел большим количеством земли, чем его соседи, и был посредником между деревенской общиной и светскими и церковными сеньорами, сохранявшими феодальные права над деревней. Лесничий регулировал, сколько древесины и дров будет разрешено каждой семье. Жалобы предполагают, что этот чиновник был подвержен взяткам и часто совершал относительно мелкие преступления с определенной степенью безнаказанности. Schultheiss, или главный административный чиновник, был богатым сельским жителем, иногда назначаемым пожизненно местным лордом, а иногда избираемым другими богатыми крестьянами-мужчинами в деревне. Он выполнял различные политические и судебные функции и обычно занимался сбором и направлением налоговых платежей с жителей в вышестоящие инстанции. Рихтеры (деревенские чиновники) также были избраны более состоятельными крестьянами-мужчинами в состав комитета, который собирался в течение года для назначения и найма ночных сторожей, пастухов, пастухов и ловцов грызунов; немедленно принимать меры в случае чрезвычайной ситуации или серьезного преступления; разрешать межличностные конфликты; и следить за тем, чтобы должники уплатили свою задолженность. Смотритель, чиновник церкви, а не официально деревни, следил за нравственной жизнью деревни и следил за тем, чтобы взрослые ходили в церковь, отправляли своих детей и слуг в воскресную школу, платили фиксированные взносы в церковь, при необходимости ремонтировал церковную собственность и получал наказание за такие проступки, как прелюбодеяние, оставление и физическое насилие над пожилыми родителями. Наконец, школьный учитель был вовлечен в определенные области деревенской политики, особенно когда ребенок был вовлечен в беспорядки. Например, в деревне Леонберг недалеко от Штутгарта в конце семнадцатого века школьный учитель оказался в центре политического внимания, когда тринадцатилетняя школьница драматически обвинила себя в том, что она ведьма, причиняющая вред различным домашним животным, и подвергать опасности вечные души своих одноклассников.

Социальные отношения. К шестнадцатому веку экономическая поляризация отделила несколько относительно зажиточных крестьян от их более бедных соседей. Благодаря удаче, упорному труду или удачным брачным союзам некоторым крестьянам удалось накопить достаточно земли, чтобы иметь возможность продавать излишки зерна на региональном рынке. На такие средства эти крестьяне наращивали свои стада, производили достаточно навоза, чтобы эффективно удобрять свои поля, и выращивали еще больше зерна. Затем они начали ссужать деньги своим более бедным соседям, часто в результате чего они брали землю своих соседей в качестве залога. В конце концов у них появились средства для найма более бедных крестьян, часть земли которых теперь принадлежала им, в качестве поденщиков. Во времена неурожаев этим более бедным крестьянам приходилось покупать продукты у своих более богатых соседей по непомерным ценам, что еще больше поляризовало распределение богатства. Этот порочный круг разыгрывался почти в каждой деревне в Европе раннего Нового времени, и неудивительно, что эта динамика порождала деревенскую вражду и конфликты. Недаром многие историки называют зависть главным чувством деревенской жизни раннего Нового времени.

Дачники. Ниже самых зажиточных крестьян (называемых в Германии Hüfner ) находились те, кто не владел ни тягловым скотом, ни подворьем (дом с амбаром и несколько личных владений), а владел лишь простым участком с однокомнатным коттеджем, обычно на периферии. деревни. Этих крестьян соответственно называли «дачниками» (manouvriers по-французски и Kotsassen, Gärtner, или Kötter по-немецки). Высокий процент дачников составляли младшие сыновья, которым было отказано в частичном наследовании земли их родителей. Это может показаться несправедливым, но если бы семья делила свои владения поровну между сыновьями, все через два поколения низводились бы до статуса дачников. Другие дачники могли изначально владеть своими полями, но из-за отсутствия волов или лошадей эти крестьяне были вынуждены обрабатывать свои поля вручную, не имея доступа к ключевым технологиям, таким как колесный плуг и борона, которые зависели от труда животных. Таким образом, по мере того как в пятнадцатом и шестнадцатом веках региональные рынки все больше коммерциализировали сельское хозяйство, те крестьяне, у которых не было необходимых инструментов и домашнего скота, превратились в дачников, поскольку они не могли производить достаточно для продажи. Часто, чтобы свести концы с концами, дачники работали поденщиками на полях более богатых крестьян или позволяли беглым крепостным, беглым каторжникам, дезертирам и бродячим мошенникам селиться под их крышами, что раздражало их более богатых соседей. Крестьяне также работали деревенскими ремесленниками, выполняя необходимые, хотя и неудобные для общества работы, такие как мясник, кожевник, ткач и могильщик.

Поденщики. На низшей ступени находились поденщики, жившие в лучшем случае в крохотных домиках, возведенных на земле зажиточного крестьянина или помещика, недалеко от полей, на которых они должны были работать, а в худшем — в амбарах и конюшнях. . В отличие от дачников, которые, по крайней мере, владели домом, содержали относительно небольшой сад на заднем дворе и зарабатывали деньги ремесленным предпринимательством, поденщики не имели ничего и полагались на благотворительность своих соседей, чтобы выжить. Их жены и дети — если они у них были — по воскресеньям просили милостыню перед церковью. Однако во времена сильной инфляции (а это охватывает большую часть периода раннего Нового времени), поденщики, вероятно, были в лучшем положении, чем крестьяне, поскольку первых обычно кормили их работодатели в рамках трудового договора, в то время как последние вынуждены тратить невероятно высокие проценты доходов своих домохозяйств только для того, чтобы уберечь свои семьи от голода.

Обязательства. Хотя сеньоральные условия, в которых работали крестьяне, сильно различались по всей Европе — в раннее Новое время французские крестьяне были свободнее, чем их коллеги в Англии, а крестьяне в Западной Германии жили намного лучше, чем крестьяне на землях к востоку от Эльбы, в Восточной Европе и в России, где крепостное право граничило с рабством, лишь небольшой процент крестьян был в состоянии накопить достаточно земли для достижения экономической безопасности. Светские и религиозные лорды как в протестантских, так и в католических странах выкачивали крестьянские излишки посредством ряда десятин, налогов и арендных обязательств. Крестьянин должен был терпеть подневольный труд на своего феодала (значительно после того, как четко обозначились национальные государства, местные мелкие лорды все еще сохраняли привилегии над крестьянами, деревни которых стояли на их землях), который мог составлять несколько недель каждый год. courvée (налог на работу) включал не только возделывание полей лорда, ремонт его заборов и уход за его скотом, но и сбор древесины для его нужд, ремонт дорог и выполнение его поручений. Крестьяне обычно носились по лесу, чтобы отпугнуть оленей или других животных в те дни, когда лорд планировал свою охоту. Документы из Германии шестнадцатого века показывают, что церковные чиновники наказывали крестьян за пропуск воскресных служб, хотя на самом деле крестьянам было приказано помогать на охоте; в этом случае крестьяне оказались между противоречивыми обязательствами. Кроме того, крестьянская жена и дочери должны были прясть, ткать и стирать для барской семьи. Примерно между 1100 и 1400 годами крестьяне в некоторых районах Европы превратили свои трудовые повинности в дополнительные выплаты деньгами и сельскохозяйственной продукцией. Такое преобразование давало крестьянам больше времени для обработки своих полей, и, даже с добавленными платежами, эти крестьяне были бы лучше в конце года. Они также пользовались большей политической независимостью, поскольку местный лорд больше не нарушал их жизнь так часто. Однако к шестнадцатому веку рост населения вызвал нехватку земли, что позволило лордам восстановить ненавистный налог на работу, поскольку у немногих крестьян было достаточно земли, чтобы удовлетворить как потребительские потребности своей семьи, так и свои платежи лорду. В результате лорды более активно вмешивались в повседневные дела деревни, вызывая большое недовольство, поскольку большинство крестьян не могли оценить широкие демографические и экономические изменения, преобразившие Западную Европу. Они знали только, что от них ожидают выполнения обязанностей, от которых были освобождены их деды. Ряд крестьянских восстаний в Германии, кульминацией которых стала Крестьянская война 1524–1525 годов, свидетельствует об этом разочаровании, и, поскольку крестьянские силы всегда терпели полное поражение от наемных армий помещиков, экономическое и политическое положение крестьян в любой данной ситуации регион значительно ухудшился после восстания, потому что лорды наказали восстание новыми поборами.

Трудности и радости. Жизнь в крестьянской деревне вряд ли можно назвать деревенской идиллией, воспеваемой романтиками, или чистой простой жизнью, которую представляют себе многие в современном обществе. Как следует из внимательного прочтения сказок братьев Гримм или Матушки Гусыни, крестьянский мир был полон опасностей и лишений. Банды бродяг и отряды солдат часто прибывали в деревню, растаскивая продовольствие и припасы, совершая набеги на курятники, воруя оставленное для просушки белье и обрезая хвосты лошадям, которые затем можно было продать обивщикам. Деревня была бы счастлива, если бы во время таких набегов никто серьезно не пострадал и не погиб, или если бы она не была сожжена. Охотничьи отряды, состоящие из десятков дворян, часто с безрассудной яростью разъезжали по крестьянским полям, уничтожая в считанные минуты работу, на которую ушло несколько месяцев. Волки и медведи нападали на домашних животных и ели урожай, а также на случайных жителей деревни, которые забрели слишком далеко в лес. Болезни приходили регулярно и убивали как людей, так и домашний скот.

Пчелы. У крестьян было относительно мало свободного времени, и они работали от восхода до заката. Крестьянин со своей семьей, не занятый тяжелым трудом на своих отдельных участках земли или на общих пашнях, выращивал лен для прядения, варил пиво для личного потребления, производил овощи, сыр, кур и яйца на продажу. на региональных рынках. Крестьяне строгали и пряли до позднего вечера пчелами или большими собраниями, собираемыми в одном доме, чтобы сохранить древесину, необходимую для отопления и освещения. Такие собрания были важны, потому что они давали сельским жителям возможность говорить, петь и посплетничать между собой в конце дня. Подростки, разделенные в течение дня гендерным разделением труда, имели возможность флиртовать друг с другом на этих пчелах, а их родители договаривались о браке во время них. Из-за большого количества сплетен и переговоров, которые велись во время этих пчел, местные лорды и надрегиональные власти пытались их предотвратить; но, поскольку дров действительно не хватало, сельские жители обычно могли оправдать содержание пчел веским экономическим аргументом о благоразумии освещения и обогрева только одного рабочего места.

Заблуждения. Другие формы развлечения включали попойки и деревенские пиршества, которые устраивались в честь помолвки, свадьбы, завершения сбора урожая и главных религиозных праздников Рождества, Пасхи и Пятидесятницы. Хотя эти события, несомненно, имели место и давали крестьянам возможность развлечься и получить необходимую отдушину, чтобы снять постоянный стресс от жизни на уровне, близком к прожиточному, они, вероятно, не были столь постоянно экстравагантными и развратными, как утверждают различные источники. Сохранившиеся проповеди, жалобы местных лордов, эссе, такие как «9» Себастьяна Бранта.0023 Корабль дураков (1490) и тексты народных пьес, разыгрывавшихся в городах на Масленицу, свидетельствуют о большом упадке и кутежах, царивших во время деревенских гуляний. Однако при чтении этих документов надо помнить, что они созданы в эпоху, когда светские власти были одержимы сохранением огромных различий в рангах между дворянством, горожанами и крестьянами, а религиозные власти, особенно в Протестантские страны пытались внедрить в повседневную жизнь новые формы благочестия и трезвости. Крестьянский образ жизни, вероятно, не был таким экстравагантным и нескромным, как представляли себе современники бранящиеся духовные лица или хищные налоговые чиновники, желавшие увеличить налоговое бремя крестьян, рисуя картину их способности к вечному пиршеству. Изображения пирующих и пьянствующих крестьян в городских пьесах также следует рассматривать отчасти как комические стереотипы, в которых грубые и прожорливые крестьяне были, по сути, стандартными персонажами, созданными для того, чтобы радовать городских зрителей и подтверждать для них свое чувство культурного превосходства. На самом деле, так называемые правила роскоши, которые ограничивали количество гостей, которые могли присутствовать на крестьянском пиру, сколько их можно было обслуживать и как долго могло длиться застолье, существовали по большей части для того, чтобы помешать крестьянам праздновать впустую. образом, считающимся неподходящим для их поместья, и не снижать чрезмерно высокий уровень пиршества, уже присущего деревенской жизни. Жизнь в деревне была довольно тяжелой, и немногие крестьяне имели средства для регулярного или царственного празднования.

Изменения в сельской местности. По всей Европе раннего Нового времени богатые городские дворяне содержали сельские поместья. Эти свойства позволяли привилегированным, как и аристократам Древнего Рима, избегать гнетущей жары и неприятных запахов, характерных для городов в летнее время, и давали убежище, к которому они могли обратиться, если в их городе вспыхнула чума или политический мятеж. Сельские поместья также давали городской знати место, где они могли заниматься излюбленным видом спорта своего ордена — охотой. Правящая семья Флоренции эпохи Возрождения, Медичи, содержала укрепленную сельскую виллу в сельской местности Тосканы с собственной часовней и садами, в то время как английский Генрих VIII предпочитал Хэмптонский дворец, резиденцию в сельской местности Лондона, которую он изолировал от кардинала Томаса Вулси для охоты. вечеринки, верховая езда и теннис. Однако фигуры поменьше копировали своих лучших, и даже относительно малоизвестный венецианец XV в.0023 кондотьер (капитан наемной армии), такой как Якопо Марчелло, владел впечатляющим замком на материковой части Италии на Эуганских холмах к югу от Падуи, куда его семья уезжала всякий раз, когда чума посещала Венецию. Точно так же вестфальский авантюрист Генрих фон Штаден, проведший часть своей взрослой жизни на службе у Ивана Грозного, обладал, хотя и не был ни русским, ни дворянином, имениями в сельской местности, к которым он обращался, когда Москву обрушивали политические волнения или болезни. .

«Новые мужчины». По мере развития капитализма в конце шестнадцатого и семнадцатом веках незнатные (или недавно получившие дворянство) купцы, юристы и государственные бюрократы накопили огромные состояния. Эти «новые люди» вкладывали часть своего состояния в сельские поместья, отчасти для того, чтобы подражать более состоятельным людям, а отчасти потому, что слишком много богатства уже было вложено в города. Многие из этих сельских застройщиков (ибо именно ими они, по сути, и стали) смогли благодаря своим огромным экономическим ресурсам захватить крестьянские хозяйства в качестве залога по невыплаченным кредитам, огородить большие площади сельской местности, проникнуть — и разрушить — на века -старые коммунальные учреждения. Такая динамика часто приводила к насилию, как, например, в печально известном «Карнавале у римлян» (1580 г.), когда уличное насилие во время праздничного застолья перед Великим постом вылилось в территориальную гражданскую войну, которую вела традиционная городская элита города римлян, долгое время постоянная сельская элита в сельской местности Дофина и «новые люди», пытавшиеся закрепиться в обеих сферах.

Роберт Дарнтон, Великая резня кошек и другие эпизоды французской культурной истории (Нью-Йорк: Basic Books, 1984).

Маргарет Л. Кинг, Смерть ребенка Валерия Марчелло (Чикаго: University of Chicago Press, 1994).

Майкл Кунце, Highroad to the Stake, в переводе Уильяма Э. Юилла (Чикаго: University of Chicago Press, 1987).

Эммануэль Ле Рой Ладури, Карнавал в Римлянах, в переводе Мэри Фини (Нью-Йорк: Джордж Бразиллер, 19 лет)79).

Вернер Розенер, Крестьяне в средние века, в переводе Александра Штитцера (Урбана: University of Illinois Press, 1992).

Дэвид Уоррен Сабин, Сила в крови (Кембридж: издательство Кембриджского университета, 1984).

Дэвид Андердаун, «Укрощение брани: усиление патриархальной власти в Англии раннего Нового времени», в «Порядок и беспорядок в Англии раннего Нового времени», под редакцией Энтони Флетчера и Джона Стивенсона (Кембридж: издательство Кембриджского университета, 1985).

Семена цивилизации | История

Необычные находки подпитывают новые идеи о толчке для одного из первых долговременных поселений (вверху, сайт сегодня).
Каталхоюк Исследовательский проект

В 1993 году руководитель раскопок Ян Ходдер (вверху) возобновил работы на этом участке, которым десятилетиями пренебрегали после того, как первооткрыватель Каталхоюка, Джеймс Меллаарт, был запрещен турецким правительством после скандала с древностями. С тех пор Меллаарт был реабилитирован.
Каталхоюк Исследовательский проект

Искусство Каталхоюка (консерватор, вверху) говорит о раннем упоре на общие ритуалы. «Общественные церемонии на первом месте», — говорит Ходдер. «Это сближает людей».
Каталхоюк Исследовательский проект

Необычные находки (вверху тело, погребенное под оштукатуренным полом) подпитывают новые идеи о том, что послужило толчком к возникновению одного из первых долговременных поселений.
Каталхоюк Исследовательский проект

«Это оштукатуренный череп!» — закричал антрополог Басак Боз (с артефактом). Для исследователей, задокументировавших более 400 человеческих захоронений в Чаталхоюке, находка является свидетельством доисторического художественного и духовного пробуждения.
Каталхоюк Исследовательский проект

Басак, вы снова нужны им в корпусе 42.

Басак Боз подняла глаза от расчлененного человеческого скелета, разложенного на лабораторном столе перед ней.

Археолог, стоявший в дверях лаборатории, извиняющимся тоном шаркал пыльными ботинками. «Похоже, на этот раз что-то действительно важное», — сказал он.

Здание 42 — одно из более чем дюжины глинобитных жилищ, раскопанных в Чаталхоюке, поселении эпохи неолита или нового каменного века, которому 9500 лет. юг центральной Турции. За два предыдущих месяца археологи, работавшие в здании 42, обнаружили под его белыми оштукатуренными полами останки нескольких человек, в том числе взрослого, ребенка и двух младенцев. Но эта находка была другой. Это было тело женщины, лежащей на боку, с прижатыми к груди ногами в позе эмбриона. Ее руки, скрещенные на груди, казалось, баюкают какой-то большой предмет.

Боз, физический антрополог из Университета Хаджеттепе в Анкаре, Турция, поднялась на холм к зданию 42. Она достала набор инструментов, в том числе духовку для сдувания пыли и небольшой скальпель, и принялась за работу. Примерно через час она заметила порошкообразную белую субстанцию ​​вокруг предмета, который держал скелет.

«Иан!» — сказала она, сияя. — Это оштукатуренный череп! Ян Ходдер, археолог из Стэнфордского университета, руководивший раскопками в Каталхоюке, совершал утренний обход участка площадью 32 акра. Он присел рядом с Бозом, чтобы рассмотреть его поближе. Лицо черепа было покрыто мягкой белой штукатуркой, большая часть которой была окрашена охрой, красным пигментом. Черепу сделали гипсовый нос, а глазницы залепили гипсом. Боз сначала не могла определить, был ли череп мужским или женским, но по плотно сросшимся швам на черепе (который закрывается с возрастом) она могла сказать, что он принадлежал пожилому человеку; позже тестирование показало, что это была женщина.

С тех пор, как в 1960-х годах исследователи впервые начали раскопки в Чаталхоюке (произносится как «Чах-тал-хью-юк»), они обнаружили более 400 скелетов под домами, сгруппированными в сотовом лабиринте. Погребение умерших под домами было обычным явлением в раннеземледельческих деревнях Ближнего Востока — в Чаталхоюке только в одном жилище было 64 скелета. Оштукатуренные черепа были менее распространены и были найдены только в одном другом месте эпохи неолита в Турции, хотя некоторые из них были найдены в контролируемом палестинцами городе Иерихоне и в местах в Сирии и Иордании. Это был первый скелет, найденный в Чаталхоюке, и первый, захороненный вместе с другим человеческим скелетом. Погребение намекало на эмоциональную связь между двумя людьми. Был ли оштукатуренный череп родителем женщины, похороненной здесь девять тысячелетий назад?

Ходдер и его коллеги также работали над расшифровкой картин и скульптур, найденных в Чаталхоюке. Поверхности многих домов покрыты фресками, изображающими мужчин, охотящихся на диких оленей и крупный рогатый скот, и стервятников, пикирующих на обезглавленных людей. На некоторых оштукатуренных стенах есть барельефы леопардов и, по-видимому, женские фигуры, которые могут представлять богинь. Ходдер убежден, что это богатое символами поселение, одно из крупнейших и наиболее хорошо сохранившихся мест эпохи неолита, когда-либо обнаруженных, содержит ключ к доисторическим представлениям и к одному из самых фундаментальных вопросов о человечестве: почему люди сначала поселились постоянными сообществами.

За тысячелетия до расцвета Чаталхоюка большая часть Ближнего Востока была занята кочевниками, которые охотились на газелей, овец, коз и крупный рогатый скот, собирали дикорастущие травы, злаки, орехи и фрукты. Почему, начиная примерно 14 000 лет назад, они сделали первые шаги к постоянным общинам, поселившись вместе в каменных домах и со временем изобретя земледелие? Несколько тысячелетий спустя в Чаталхоюке собралось до 8000 человек, и они оставались на месте более тысячи лет, строя и перестраивая дома, расположенные так тесно друг к другу, что жителям приходилось входить через крыши. «Формирование первых сообществ стало важным поворотным моментом в развитии человечества, и жители Каталхоюка, похоже, довели эту идею до крайности», — говорит Ходдер. «Но у нас все еще остается вопрос, почему они вообще потрудились собраться вместе в таком количестве».

Десятилетиями казалось, что тайны Каталхоюка никогда не будут раскрыты. Джеймс Меллаарт, британский археолог, обнаружил это место в 1958 году и прославил его. Но его исследование было прервано в 1965 году, после того как турецкие власти отозвали его разрешение на раскопки, заявив, что он был причастен к делу Дорака, скандалу, в ходе которого, как сообщается, пропали важные артефакты бронзового века. Официальных обвинений Меллаарту предъявлено не было, и позже комитет выдающихся археологов оправдал его причастность к этому делу. Тем не менее, ему так и не разрешили вернуться на это место, и оно оставалось заброшенным почти 30 лет.

Ходдер, высокий 56-летний англичанин в очках, впервые услышал о Чаталхоюке в 1969 году, будучи студентом Меллаарта в Лондонском институте археологии. В 1993 году, после некоторых деликатных переговоров с турецкими властями, которым во многом помогла поддержка ведущих турецких археологов, ему было дано разрешение вновь открыть это место. Почти 120 археологов, антропологов, палеоэкологов, ботаников, зоологов, геологов и химиков лето за летом собирались на кургане недалеко от Коньи, просеивая почти каждый кубический дюйм древней почвы Чаталхоюка в поисках подсказок о том, как жили эти неолитические люди и во что они верили. Исследователи даже пригласили психоаналитика, чтобы он смог лучше понять доисторический разум. Каталхоюк, по словам Колина Ренфрю, заслуженного профессора археологии Кембриджского университета в Великобритании, является «одним из самых амбициозных проектов раскопок, которые в настоящее время осуществляются». Брюс Триггер из Университета Макгилла в Монреале, известный историк археологии, говорит, что работа Ходдера на этом участке «обеспечивает новую модель того, как археологические исследования могут и должны проводиться». Тем не менее, неортодоксальный подход Ходдера — сочетание научной строгости и творческих рассуждений для изучения психологии доисторических обитателей Каталхоюка — вызвал споры.

Археологи давно спорят о том, что вызвало неолитическую революцию, когда доисторические люди отказались от кочевой жизни, основали деревни и начали обрабатывать землю. Ученые когда-то подчеркивали климатические и экологические изменения, которые произошли около 11 500 лет назад, когда закончился последний ледниковый период и сельское хозяйство стало возможным, а может быть, даже необходимым для выживания. Ходдер, с другой стороны, подчеркивает роль, которую играют изменения в человеческой психологии и познании.

Меллаарт, сейчас на пенсии и живущий в Лондоне, считал, что религия занимает центральное место в жизни людей Каталхоюка. Он пришел к выводу, что они поклонялись богине-матери, представленной множеством женских фигурок, сделанных из обожженной глины или камня, которые он и группа Ходдера раскопали на этом месте за многие годы. Ходдер задается вопросом, представляют ли фигурки религиозные божества, но, тем не менее, говорит, что они имеют большое значение. По его словам, прежде чем люди смогли приручить окружающие их дикие растения и животных, им пришлось укротить свою собственную дикую природу — психологический процесс, выраженный в их искусстве. На самом деле Ходдер считает, что ранние поселенцы Каталхоюка настолько высоко ценили духовность и художественное самовыражение, что разместили свою деревню в лучшем месте, чтобы преследовать их.

Не все археологи согласны с выводами Ходдера. Но нет сомнений, что неолитическая революция навсегда изменила человечество. Корни цивилизации были посажены вместе с первыми урожаями пшеницы и ячменя, и не будет преувеличением сказать, что самые могучие из сегодняшних небоскребов ведут свое происхождение от неолитических архитекторов, построивших первые каменные жилища. Почти все, что появилось позже, включая организованную религию, письменность, города, социальное неравенство, демографический взрыв, пробки на дорогах, мобильные телефоны и Интернет, уходит корнями в тот момент, когда люди решили жить вместе в сообществах. И как только они это сделали, как показывает работа Каталхоюка, пути назад уже не было.

Фраза «неолитическая революция» была придумана в 1920-х годах австралийским археологом В. Гордоном Чайлдом, одним из ведущих историков 20-го века. Для Чайлда ключевым нововведением революции было сельское хозяйство, которое сделало людей хозяевами своих запасов продовольствия. Сам Чайлд имел довольно прямое представление о том, для чего было изобретено земледелие, утверждая, что с окончанием последнего ледникового периода около 11 500 лет назад земля стала и теплее, и суше, что вынуждает людей и животных собираться возле рек, оазисов и других источников воды. . Из таких кластеров вышли сообщества. Но теория Чайльда потеряла популярность после того, как геологи и ботаники обнаружили, что климат после ледникового периода на самом деле был более влажным, а не более сухим.

Другим объяснением неолитической революции, и одним из самых влиятельных, была гипотеза «маргинальности» или «края», предложенная в 1960-х годах археологом-первооткрывателем Льюисом Бинфордом, работавшим тогда в Университете Нью-Мексико. Бинфорд утверждал, что ранние люди жили там, где лучше всего охотились и собирали. По мере роста населения росла и конкуренция за ресурсы, среди прочих стрессов, что заставляло некоторых людей переселяться на окраины, где они прибегали к одомашниванию растений и животных. Но эта идея не согласуется с недавними археологическими свидетельствами того, что одомашнивание растений и животных на самом деле началось в оптимальных для охоты и собирательства зонах Ближнего Востока, а не на окраинах.

Такие традиционные объяснения неолитической революции не оправдывают ожиданий, согласно Ходдеру, именно потому, что они слишком много внимания уделяют зарождению земледелия в ущерб возникновению постоянных общин и оседлого образа жизни. Хотя доисторики когда-то предполагали, что земледелие и оседлость шли рука об руку, даже это предположение подвергается сомнению, если не опровергается. Теперь ясно, что первые круглогодичные постоянные поселения людей появились раньше, чем земледелие, по крайней мере, на 3000 лет.

В конце 1980-х засуха вызвала резкое понижение уровня Галилейского моря в Израиле, обнажив остатки ранее неизвестного археологического памятника, позже названного Охало II. Там израильские археологи нашли сгоревшие остатки трех хижин из кустарников, а также человеческое захоронение и несколько очагов. Радиоуглеродное датирование и другие находки показали, что этому месту, небольшому круглогодичному стойбищу охотников-собирателей, было около 23 000 лет.

Примерно 14 000 лет назад на территории современных Израиля и Иордании начали появляться первые каменные поселения. Жители, оседлые охотники-собиратели, называемые натуфийцами, хоронили своих умерших в своих домах или под ними, как это делали после них неолитические народы. Первое задокументированное земледелие началось около 11 500 лет назад в месте, которое археолог из Гарварда Офер Бар-Йосеф называет Левантийским коридором, между Иерихоном в Иорданской долине и Мурейбетом в долине Евфрата. Короче говоря, данные указывают на то, что человеческие сообщества появились раньше, чем земледелие. Могло ли быть так, как склонен считать Ходдер, что создание человеческих сообществ было настоящим поворотным моментом, а сельское хозяйство — лишь вишенкой на торте?

На Ходдера повлияли теории французского эксперта по доисторическим временам Жака Ковена, одного из первых, кто отстаивал идею о том, что неолитическая революция была вызвана изменениями в психологии. В 1970-х годах Ковин и его коллеги проводили раскопки в Мурейбете на севере Сирии, где они нашли доказательства еще более раннего проживания натуфийцев под слоями неолита. Отложения, соответствующие переходу от натуфа к неолиту, содержат рога дикого быка. И по мере развития неолита появилось множество женских фигурок. Ковен пришел к выводу, что такие находки могут означать только одно: неолитической революции предшествовала «революция символов», которая привела к новым представлениям о мире.

Изучив несколько памятников эпохи неолита в Европе, Ходдер пришел к выводу, что символическая революция произошла и в Европе. Поскольку европейские места были полны изображений смерти и диких животных, он полагает, что доисторические люди пытались преодолеть свой страх перед дикой природой и собственной смертностью, принося символы смерти и дикой природы в свои жилища, таким образом передавая угрозы психологически безобидны. Только тогда они могли начать приручать внешний мир. Поиски Ходдером истоков этой трансформации в конечном итоге привели его к Каталхоюку.

К тому времени, когда Каталхоюк был впервые заселен — около 9500 лет назад, согласно недавнему радиоуглеродному датированию на этом месте — эпоха неолита уже была в самом разгаре. Жители этого огромного села выращивали пшеницу и ячмень, а также чечевицу, горох, горькую вику и другие бобовые. Они пасли овец и коз. Палеоэкологи, работающие с Ходдером, говорят, что деревня располагалась посреди болот, которые могли быть затоплены два или три месяца в году. Но текущие исследования показывают, что деревня не была рядом с посевами.

Так где они выращивали еду? Предварительные доказательства были получены от Арлин Розен, геоархеолога из Института археологии в Лондоне и эксперта по анализу фитолитов, крошечных окаменелостей, образующихся, когда кремнезем из воды в почве откладывается в растительных клетках. Исследователи считают, что фитолиты могут помочь раскрыть некоторые условия, в которых выращивались растения. Розен определил, что пшеница и ячмень, найденные в заболоченном Чаталхоюке, скорее всего, выращены на суше. И все же, как показали другие исследователи, ближайшая пахотная суша находилась на расстоянии не менее семи миль.

Зачем фермерскому сообществу из 8000 человек основать поселение так далеко от своих полей? Для Ходдера есть только одно объяснение. Место поселения, когда-то находившееся прямо посреди болот, богато плотной глиной, из которой сельские жители делали штукатурку. Они рисовали картины на гипсе, из гипса делали скульптуры и статуэтки. «Они были фанатами гипса, — говорит Ходдер.

Если бы жители Чаталхоюка разместили свою деревню в лесистых предгорьях, у них был бы легкий доступ к своим посевам, а также к дубам и можжевеловым деревьям, которые они использовали в своих домах из сырцового кирпича. Но им пришлось бы трудно, а может быть, и невозможно везти глину из болот на расстояние в семь миль: материал должен был оставаться влажным, а маленькие корзины из камыша и травы крестьян едва ли подходили для переноски больших количество, которое они явно использовали для штукатурки и перештукатурки стен и полов своих домов. Им было бы легче перевезти урожай в деревню (где, как оказалось, продукты хранились в гипсовых баках). Кроме того, река Карсамба, которая в доисторические времена протекала рядом с Чаталхоюком, позволяла сельским жителям доставлять можжевеловые и дубовые бревна из близлежащих лесов на свои строительные площадки.

Некоторые эксперты не согласны с интерпретацией Ходдера, в том числе Бар-Йосеф из Гарварда, который считает, что оседлый образ жизни стал более привлекательным для охотников-собирателей, когда экологическое и демографическое давление заставило их сохранить свои ресурсы вместе. Археолог из Бостонского университета Кертис Раннелс, который провел обширные исследования доисторических поселений в Греции, говорит, что почти все стоянки раннего неолита располагались вблизи источников или рек, но эти поселенцы редко украшали свои стены штукатуркой. Раннелс говорит, что вполне могут быть и другие причины, по которым жильцы Каталхоюка поселились на болоте, даже если пока неясно, по каким именно. «Экономические факторы всегда кажутся немного недостаточными для объяснения деталей неолитической жизни, особенно в таком интересном месте, как Чаталхоюк», — говорит Раннелс. «Но я считаю, что неолитические народы сначала должны были обеспечить надежный запас пищи, а затем они могли сосредоточиться на ритуальных практиках».

Но Ходдер утверждает, что жители Каталхоюка уделяли больше внимания культуре и религии, чем средствам к существованию, и, как и современные люди, объединились ради общих общественных ценностей, таких как религия. Ходдер видит поддержку этой идеи в других неолитических раскопках на Ближнем Востоке. В 11 000-летнем Гёбекли-Тепе на юго-востоке Турции немецкая команда обнаружила каменные столбы, украшенные изображениями медведей, львов и других диких животных. «Похоже, это какие-то памятники, и они были построены за 2000 лет до Каталхоюка», — говорит Ходдер. «И все же на ранних уровнях поселения в Гёбекли нет жилых домов. Памятники, по-видимому, принадлежат какому-то ритуально-церемониальному центру.