— На кафедру геофизики я пошла скорее всего потому, что родители по образованию горняки: отец горный инженер по открытым горным работам, а мама — обогатитель. Дед у меня тоже шахтёром работал. Я горняк в третьем поколении. Отец порекомендовал мне поступать на горный. Поступила сразу, на бюджетную основу. Поступило 30 человек, из которых всего две девочки со мной. Через четыре года стала бакалавром, поступила в магистратуру, уже через год получила специализацию горного инженера. По диплому бакалавра у меня специализация геология и разведка полезных ископаемых, а по второму и третьему диплому я геофизик. Учёба мне давалась легко, хотя многие из-за трудностей не доучились. Из моих одногруппников диплом получили девять человек.
— В школе математика с физикой легко давались?
— Я всегда училась средне. Закончила школу №43 в Борзе. У нас был очень сильный класс, и я не была в числе преуспевающих. Никаких перспектив никто передо мной не ставил. Но у нас был очень хороший учитель по физике. Мы жили у неё в кабинете, по шесть часов физики в неделю. Она заложила в нас крепкие знания. Так же в институте: у меня не было проблем с высшей математикой, потому, что наш классный руководитель — педагог по математике — высококлассный учитель. Конечно, первые два курса в университете были очень тяжёлыми. Помню, у нас был такой предмет — «электромеханика». Для девчонок собирать цепи тяжело. Хотела даже переводиться, да и отсев после второго курса был огромный. Геофизика — моё призвание. Из девяти одногруппников по специальности работают два человека. Почему? Отчасти из-за невысоких зарплат, но и найти работу по специальности нелегко.
— Вы же работать начали ещё в студенчестве?
— Да. Моя трудовая деятельность началась в 2008 году в Забайкальском научном институте «Амазарзолоторазведка». Там я работала техником-геофизиком. Мой преподаватель пригласил меня поработать, так как я была одной из лучших учениц. Мы ездили на Амазар — золоторудное месторождение, занимались там геофизикой. Конечно, геофизик — не женская работа, да и пробиться женщинам нелегко. Это физически очень тяжёлая работа, по нескольку месяцев в полях, где нет бытовых условий, из еды— тушёнка и крупы. В полях весь день работаешь, вечером в лагерь приезжаешь. На Амазаркане был полевой отряд, к счастью, там стояла баня. Проработала я около года, а в 2009 — бахнул кризис, — и геофизика пришла в упадок. В 2010 году нашу организацию из-за отсутствия финансирования сократили. Два месяца я сидела без работы, а после собралась и уехала на Новоширокинский рудник, где работала подземным участковым геологом. Как раз там пригодилось моё первое образование — геолог.
— Кем сложнее работать геологом или геофизиком?
— На Новоширокинском руднике я проработала год, и как раз геологом. Там была моя первая шахта. Геологом работать, конечно, тяжело, но в руках всего один молоток, чтобы проверить твёрдость пород, а геофизики на себе тащат много различных приборов, всё на электронике. Отчасти я уволилась с рудника из-за того, что пять лет училась на геофизика. Есть такая поговорка: любой экономист может стать бухгалтером и ни один бухгалтер — экономистом. У нас тоже так: каждый геофизик может стать геологом, но ни один геолог — геофизиком. Хотя для моей дальнейшей карьеры был огромный плюс, что у меня есть опыт работы геологом. Работа очень интересная. Чтобы отработать месторождение, необходимо детализировать, как расположены рудные тела, делать эти замерки методом бурения очень дорого, гораздо дешевле заплатить геофизикам. У нас здесь волновой геофизики нет, в Забайкалье — электроразведка. В крае из полезных ископаемых распространены свинец, цинк и сопровождающие золото и серебро.
— Юля, почему уехали, неужели в горной промышленности края, которую сейчас называют самой перспективной отраслью, не было работы для молодого специалиста?
— Я считаю, что горная промышленность в Забайкалье в очень шатком состоянии. Сегодня ты имеешь высокооплачиваемую работу, а завтра кризис, — и ничего. Мне отец всегда говорил, что не нужно брезговать никакой работой. Когда я уволилась с Новоширокинского рудника, то связалась со своим преподавателям. Он мне сказал, что у него есть знакомые из филиала академии наук Якутии, там есть мерзлотная станция. «Поедешь туда геофизиком?». «Конечно, поеду», — ответила я. Так я оказалась в посёлке Чернышевский Мирнинского района с населением три тысячи человек. Город Мирный считается мегаполисом, а посёлок Чернышевский находится от него в 100 километрах. Я прилетела туда 23 февраля. Снег до крыш, деревянные дома, ни одного знакомого человека. Меня поселили в квартиру, до работы две минуты ходьбы. Там я отработала пять месяцев. На севере другая геофизика, там всё основано на мерзлоте, вернее на поведении мерзлоты, чтобы ничего нигде не оттаяло. Весь фундамент сварного типа, дома стоят на «колоннах».
— На Новоширокинском руднике я проработала год, и как раз геологом. Там была моя первая шахта. Геологом работать, конечно, тяжело, но в руках всего один молоток, чтобы проверить твёрдость пород, а геофизики на себе тащат много различных приборов, всё на электронике. Отчасти я уволилась с рудника из-за того, что пять лет училась на геофизика. Есть такая поговорка: любой экономист может стать бухгалтером и ни один бухгалтер — экономистом. У нас тоже так: каждый геофизик может стать геологом, но ни один геолог — геофизиком. Хотя для моей дальнейшей карьеры был огромный плюс, что у меня есть опыт работы геологом. Работа очень интересная. Чтобы отработать месторождение, необходимо детализировать, как расположены рудные тела, делать эти замерки методом бурения очень дорого, гораздо дешевле заплатить геофизикам. У нас здесь волновой геофизики нет, в Забайкалье — электроразведка. В крае из полезных ископаемых распространены свинец, цинк и сопровождающие золото и серебро.
— Юля, почему уехали, неужели в горной промышленности края, которую сейчас называют самой перспективной отраслью, не было работы для молодого специалиста?
— Я считаю, что горная промышленность в Забайкалье в очень шатком состоянии. Сегодня ты имеешь высокооплачиваемую работу, а завтра кризис, — и ничего. Мне отец всегда говорил, что не нужно брезговать никакой работой. Когда я уволилась с Новоширокинского рудника, то связалась со своим преподавателям. Он мне сказал, что у него есть знакомые из филиала академии наук Якутии, там есть мерзлотная станция. «Поедешь туда геофизиком?». «Конечно, поеду», — ответила я. Так я оказалась в посёлке Чернышевский Мирнинского района с населением три тысячи человек. Город Мирный считается мегаполисом, а посёлок Чернышевский находится от него в 100 километрах. Я прилетела туда 23 февраля. Снег до крыш, деревянные дома, ни одного знакомого человека. Меня поселили в квартиру, до работы две минуты ходьбы. Там я отработала пять месяцев. На севере другая геофизика, там всё основано на мерзлоте, вернее на поведении мерзлоты, чтобы ничего нигде не оттаяло. Весь фундамент сварного типа, дома стоят на «колоннах».
— Говорят, что зарплаты на севере в разы больше. Правда?
— Когда ты работаешь в науке, то не за деньги точно, — за идею. Я поехала на север за опытом. Работа интересная, но мне было тяжело. Тяжело то, что там очень холодно зимой, практически ежедневно до минус 45. В конце мая ещё снег лежит. Летом тепло две недели, и опять холод. Тяжело потому, что не было рядом родных, друзей, знакомых. Я была одна. Там очень красиво. Рядом Вилюйский залив. Весной начинаются белые ночи. Идёшь в два часа ночи, а на улице, как будто семь часов вечера. Летом солнце вообще не садится. Ещё там спокойно и тихо. Но цены огромные: один килограмм бананов — 250 рублей, десяток яиц — 80 рублей, банка сгущёнки — 90 рублей. Там нет железной дороги, есть автомобильное сообщение зимой. Когда открывается зимник, с конца ноября до апреля, всё привозят машинами, а в остальное время — паромами. Когда паром ещё не открыли, а зимник уже закрыли, всё возится самолётами. Получается, что стоимость огурцов — 350 рублей, помидоров — 250 рублей. Зарплата у меня была 25 тысяч рублей. После защиты диплома я уже была на грани возвращения в Читу.
— Но не вернулись же…
— Нет. В самолёте заказала себе чай с молоком, поворачивается мужчина и говорит: «А вы откуда?». Отвечаю: «Из Забайкальского края». Он улыбнулся, говорит, что сразу понял, что почти земляки. Он был из Бурятии. Разговорились. Оказалось, что он работает в экспедиции, которая занимается поиском полезных ископаемых, ищут алмазы и золото. «Как же ты в Чернышевском живёшь? Давай мы тебя в Мирный заберём», — сказал он мне.
— Забрал?
— В экспедицию меня не взяли, потому что девушка. Он помог мне найти другую работу в инженерной геологии. Мы писали геологические отчёты для «Газпрома». Там сразу зарплата стала в два раза больше, плюс ко всему были условия съёма жилья за счёт предприятия.
— На севере к горнорудной промышленности относятся с большим уважением?
— Сейчас государство не заинтересовано в поисках и детализации новых месторождений. Считается, что полезных ископаемых, которые мы уже знаем и добываем, хватит, а на перспективу не работаем. В советские годы было много геологоразведочных партий, которые ездили по всей России в самые неведомые места. В советское время работали на опережение, отрабатывали места и знали, где есть запасы для дальнейшей работы. Все партии сократили. Мы такой минимум делаем из того, что делалось в советское время. Геофизики, геологи получали достойную зарплату. Сейчас свой кусок урвали и сидят на нём. Потеряна была база квалифицированных работников. Есть старшие специалисты и молодое поколение, среднего звена нет. Оно выпало. Они были не нужны в своё время никому. В 2005 году при поступлении в университет, говорили: «Что вы здесь делаете? Вам работать негде будет». Сорокалетних грамотных геофизиков нет. Провал.
— Где вы сейчас работаете?
— Существует рудник «Мир» — самый глубокий карьер идеальной формы, который с 1956 года добывает алмазы, до 2001 года их добывали на поверхности, а сейчас открылась шахта. Когда открывали шахту, оставили целик, но при отработке карьера вскрыли водоносный крупный комплекс, теперь вся вода поступает в карьер. С течением времени возникла сложная гидрологическая ситуация, и обязали, чтобы на каждом предприятии был гидромеханический мониторинг. С 11 мая — я участковый геофизик службы гидромеханического мониторинга. С моим начальником мы набрали коллектив, с декабря являюсь заместителем начальника нашей службы. Мы выполняем глобальную работу, ведём мониторинг состояния предохранительного целика, чтобы это состояние не влияло на добычу и не вышло за пределы нормы. Мы раз в месяц проводим замеры, изменил ли целик своё положение или нет. У нас непрерывно работают датчики, собирают информацию о состоянии целика. Также мы внедряем эту систему на алмазодобывающем руднике «Интернационал». Работа интересная. Мониторинг этот существует и на угольных месторождениях, потому что они больше подвержены обвалам, а у нас в России на таких рудниках мы первые этим занимаемся. Перспектив много. Эти и другие рудники относятся к компании «Алроса».
— Мирный — большой город? Условия для жизни хорошие?
— В Мирном живёт 30 тысяч человек, это как наша Борзя. Но сравнивать эти города невозможно. Небо и земля. Мы с мужем приехали в Борзю, он огляделся и сказал: «Ну да, это, конечно, не Мирный». Компания «Алроса» делает всё, чтобы жителям города было комфортно, вкладываются огромные деньги в развитие спорта. В городе бессчётное количество тренажёрных залов, два бассейна. Не так давно открыли огромный спортивный центр с площадкой для пляжного волейбола, искусственным газоном для футбола, бесплатным прокатом велосипедов, роликов и прорезиненными дорожками для бега. Дети в Мирном занимаются гимнастикой, боксом, хоккеем и другими видами спорта. Среди структурных подразделений проходит конкурс «Мама, папа, я — спортивная семья». В городе есть балетная школа. Когда я попала в «Алроса», то поняла, насколько может быть интересной жизнь молодого специалиста. У нас есть на предприятии совет молодых специалистов, я с недавних пор являюсь заместителем председателя. Мы несём патрульно-постовые службы во время праздников. Дежурим по городу, чтобы мамочкам с колясками не попадались на пути хулиганы.
— Жизнь кипит?
— Это точно. Я сейчас уехала в отпуск, а мы как раз наметили начать работу по разработке и установке памятника шахтёру, выпускать книгу «Гордость нашего рудника», рвусь туда. Раньше на север ехали, чтобы заработать. Цены-то, правда, в два раза выше. Но раз в два года тебе оплачивается билет на самолёт в любую точку России, в две стороны. Отпуск у меня 66 дней, понятия «серая зарплата» нет, а ещё женщины на севере по пятницам работают до 12.00. Так положено. Бывает, что задерживаюсь на работе, но всё равно время на отдых остаётся. По выходным катаюсь на коньках.
— Ваш муж связан с геофизикой?
— Он коренной житель города Мирный. Работает в «Алроса» инженером по связи. А ещё он закончил балетную школу. Со временем будем участвовать в конкурсе «Мама, папа, я — спортивная семья».
— Когда ты работаешь в науке, то не за деньги точно, — за идею. Я поехала на север за опытом. Работа интересная, но мне было тяжело. Тяжело то, что там очень холодно зимой, практически ежедневно до минус 45. В конце мая ещё снег лежит. Летом тепло две недели, и опять холод. Тяжело потому, что не было рядом родных, друзей, знакомых. Я была одна. Там очень красиво. Рядом Вилюйский залив. Весной начинаются белые ночи. Идёшь в два часа ночи, а на улице, как будто семь часов вечера. Летом солнце вообще не садится. Ещё там спокойно и тихо. Но цены огромные: один килограмм бананов — 250 рублей, десяток яиц — 80 рублей, банка сгущёнки — 90 рублей. Там нет железной дороги, есть автомобильное сообщение зимой. Когда открывается зимник, с конца ноября до апреля, всё привозят машинами, а в остальное время — паромами. Когда паром ещё не открыли, а зимник уже закрыли, всё возится самолётами. Получается, что стоимость огурцов — 350 рублей, помидоров — 250 рублей. Зарплата у меня была 25 тысяч рублей. После защиты диплома я уже была на грани возвращения в Читу.
— Но не вернулись же…
— Нет. В самолёте заказала себе чай с молоком, поворачивается мужчина и говорит: «А вы откуда?». Отвечаю: «Из Забайкальского края». Он улыбнулся, говорит, что сразу понял, что почти земляки. Он был из Бурятии. Разговорились. Оказалось, что он работает в экспедиции, которая занимается поиском полезных ископаемых, ищут алмазы и золото. «Как же ты в Чернышевском живёшь? Давай мы тебя в Мирный заберём», — сказал он мне.
— Забрал?
— В экспедицию меня не взяли, потому что девушка. Он помог мне найти другую работу в инженерной геологии. Мы писали геологические отчёты для «Газпрома». Там сразу зарплата стала в два раза больше, плюс ко всему были условия съёма жилья за счёт предприятия.
— На севере к горнорудной промышленности относятся с большим уважением?
— Сейчас государство не заинтересовано в поисках и детализации новых месторождений. Считается, что полезных ископаемых, которые мы уже знаем и добываем, хватит, а на перспективу не работаем. В советские годы было много геологоразведочных партий, которые ездили по всей России в самые неведомые места. В советское время работали на опережение, отрабатывали места и знали, где есть запасы для дальнейшей работы. Все партии сократили. Мы такой минимум делаем из того, что делалось в советское время. Геофизики, геологи получали достойную зарплату. Сейчас свой кусок урвали и сидят на нём. Потеряна была база квалифицированных работников. Есть старшие специалисты и молодое поколение, среднего звена нет. Оно выпало. Они были не нужны в своё время никому. В 2005 году при поступлении в университет, говорили: «Что вы здесь делаете? Вам работать негде будет». Сорокалетних грамотных геофизиков нет. Провал.
— Где вы сейчас работаете?
— Существует рудник «Мир» — самый глубокий карьер идеальной формы, который с 1956 года добывает алмазы, до 2001 года их добывали на поверхности, а сейчас открылась шахта. Когда открывали шахту, оставили целик, но при отработке карьера вскрыли водоносный крупный комплекс, теперь вся вода поступает в карьер. С течением времени возникла сложная гидрологическая ситуация, и обязали, чтобы на каждом предприятии был гидромеханический мониторинг. С 11 мая — я участковый геофизик службы гидромеханического мониторинга. С моим начальником мы набрали коллектив, с декабря являюсь заместителем начальника нашей службы. Мы выполняем глобальную работу, ведём мониторинг состояния предохранительного целика, чтобы это состояние не влияло на добычу и не вышло за пределы нормы. Мы раз в месяц проводим замеры, изменил ли целик своё положение или нет. У нас непрерывно работают датчики, собирают информацию о состоянии целика. Также мы внедряем эту систему на алмазодобывающем руднике «Интернационал». Работа интересная. Мониторинг этот существует и на угольных месторождениях, потому что они больше подвержены обвалам, а у нас в России на таких рудниках мы первые этим занимаемся. Перспектив много. Эти и другие рудники относятся к компании «Алроса».
— Мирный — большой город? Условия для жизни хорошие?
— В Мирном живёт 30 тысяч человек, это как наша Борзя. Но сравнивать эти города невозможно. Небо и земля. Мы с мужем приехали в Борзю, он огляделся и сказал: «Ну да, это, конечно, не Мирный». Компания «Алроса» делает всё, чтобы жителям города было комфортно, вкладываются огромные деньги в развитие спорта. В городе бессчётное количество тренажёрных залов, два бассейна. Не так давно открыли огромный спортивный центр с площадкой для пляжного волейбола, искусственным газоном для футбола, бесплатным прокатом велосипедов, роликов и прорезиненными дорожками для бега. Дети в Мирном занимаются гимнастикой, боксом, хоккеем и другими видами спорта. Среди структурных подразделений проходит конкурс «Мама, папа, я — спортивная семья». В городе есть балетная школа. Когда я попала в «Алроса», то поняла, насколько может быть интересной жизнь молодого специалиста. У нас есть на предприятии совет молодых специалистов, я с недавних пор являюсь заместителем председателя. Мы несём патрульно-постовые службы во время праздников. Дежурим по городу, чтобы мамочкам с колясками не попадались на пути хулиганы.
— Жизнь кипит?
— Это точно. Я сейчас уехала в отпуск, а мы как раз наметили начать работу по разработке и установке памятника шахтёру, выпускать книгу «Гордость нашего рудника», рвусь туда. Раньше на север ехали, чтобы заработать. Цены-то, правда, в два раза выше. Но раз в два года тебе оплачивается билет на самолёт в любую точку России, в две стороны. Отпуск у меня 66 дней, понятия «серая зарплата» нет, а ещё женщины на севере по пятницам работают до 12.00. Так положено. Бывает, что задерживаюсь на работе, но всё равно время на отдых остаётся. По выходным катаюсь на коньках.
— Ваш муж связан с геофизикой?
— Он коренной житель города Мирный. Работает в «Алроса» инженером по связи. А ещё он закончил балетную школу. Со временем будем участвовать в конкурсе «Мама, папа, я — спортивная семья».
— Бич российских городов — отсутствие детских садов и перспективы покупки собственного жилья. В Мирном с этим легче?
— К сожалению, нет. Квартира в малосемейке, где 17 квадратов комната, 3,5 квадрата ванна и 4 квадрата кухня, стоит два миллиона в каменном доме. В Мирном есть деревянные дома, бараки. Но они стоят с момента появления города. Такого жилья очень много, дома тёплые, и такие квартиры можно гораздо дешевле купить: за 1,2-1,5 миллиона рублей. Нового жилья строится очень мало. Квадратный метр в новостройке стоит больше 50-60 тысяч. Есть ипотеки, но это сложно. Если раньше человек приезжал на север и ему давали квартиру, то сейчас в Мирном такого нет. Съёмное жильё тоже очень дорогое: 1-комнатную квартиру меньше, чем за 20 тысяч рублей, не снимешь, если найдёшь 2-комнатную за 25 тысяч рублей, то тебе очень повезло. С детскими садами тоже не легче. Молодёжи очень много, во дворах — затор колясок. Там бум рождаемости. Садов не хватает.
— Мирный на вашей карте жизни навсегда?
— Ближайшие шесть лет я в Мирном. Мне там интересно жить, работать, но вот думаю, что к 30 годам надо будет перебираться. Пока планирую в Красноярск. В Мирном, конечно, неплохо, но очень холодно. Мы прилетели в Иркутск, вышли из самолёта, минус 25. Муж говорит: «Какая здесь жара, можно без шапки и без варежек ходить». У нас все ходят в унтах, тёплых шубах и шапках и, когда выходят на улицу, прикрывают лицо рукой в варежке. Помню, в этом году 1 июня в День защиты детей шли по улице мальчишки и девчонки в куртках и сапогах, у нас ещё снег кое-где лежал.
— А переехать в столичные города не было желания?
— Я бы не хотела жить в Москве или Питере. Там люди совершенно другие, к нам приезжают москвичи, они все закрытые, в своей коробушке. Мы, сибиряки, — другие. Москва, на мой взгляд, — серый город, где никто тебе не улыбнётся. У нас на севере много людей, которые хотят тебе помочь. Для меня, как для специалиста в своей области, Москва — дыра. Полевого материала там нет, работа только в науке.
— В отпуск всегда в Читу?
— Да. В Борзе у меня живёт мама, проведали её. Встретились с одноклассниками. Все думали, что я после школы первая выйду замуж, рожу ребёнка и буду сидеть дома. В Чите у меня сёстры. Так получилось, что сёстры для меня самое дорогое в жизни. Без них не было бы меня. Они очень помогали мне, когда я жила одна на севере, без их поддержки ничего бы не вышло.
— Чита радует глаз, могли бы вы здесь жить, работать?
— Кажется, что север это далеко, но там цивилизованней и благоустроенней, чем в Чите. В этом году приехала, посмотрела на ледовый городок, — всё печальнее и печальнее. Даже в Борзе симпатичнее городок поставили. Я в Читу не хотела бы вернуться потому, что для моих детей перспектив здесь мало. Конечно, я скучаю по нашему солнцу, рекам, лесу. Там нет такой природы. Я скучаю по своей родне, друзьям. Там, конечно, всё по-новому, с нуля нужно начинать жить. Интересно, но порой так тоскливо.
Летом в Мирном очень красиво. «Алроса» и муниципалитет заботятся о виде города. Много цветов, глаз радуется: аллейки, площади. Мэрия заботится о благосостоянии дорог и дворов. Современные пластиковые долговечные детские игровые комплексы установлены в каждом дворе. Надеюсь, что с переходом к ЖЭУ вид Читы улучшится.
— Алмазов там ещё много?
— Говорят, что ещё больше 50 лет будет разрабатываться месторождение. Север — мир возможностей. Я не знаю тех, кто оттуда уезжает разочарованным, север многое даёт. Из Забайкалья со мной работают два молодых человека. Оба — маркшейдеры. Это дефицитная профессия. Спрос на эту специальность большой. Нас в шутку называют чебурятами.
— Юлия, пожелайте что-нибудь забайкальцам.
— Я хочу своему краю пожелать, чтобы горную промышленность подняли с колен, потому что на таком уровне, на котором она находится сейчас — это не дело. Молодым специалистам сложно реализоваться, найти себе работу. Не будешь сыт одними магазинами. Я желаю открывать своё производство, чтобы мы не были городом перекупщиков, создать свою отрасль, чтобы мы в чём-то были передовыми. Мне хочется говорить про Забайкалье: «А вы знаете, как у нас развита горная промышленность!». Чтобы не было проблемы с детскими садами, чтобы ты мог выйти на улицу, а кругом чистота и цветы, чтобы не было вокруг криминала. Молодёжь надо занять. Создать советы молодых специалистов. Стимулировать людей к деятельности, и, конечно, горную промышленность надо возвращать.
Татьяна Пояркина
15 февраля 2013
— К сожалению, нет. Квартира в малосемейке, где 17 квадратов комната, 3,5 квадрата ванна и 4 квадрата кухня, стоит два миллиона в каменном доме. В Мирном есть деревянные дома, бараки. Но они стоят с момента появления города. Такого жилья очень много, дома тёплые, и такие квартиры можно гораздо дешевле купить: за 1,2-1,5 миллиона рублей. Нового жилья строится очень мало. Квадратный метр в новостройке стоит больше 50-60 тысяч. Есть ипотеки, но это сложно. Если раньше человек приезжал на север и ему давали квартиру, то сейчас в Мирном такого нет. Съёмное жильё тоже очень дорогое: 1-комнатную квартиру меньше, чем за 20 тысяч рублей, не снимешь, если найдёшь 2-комнатную за 25 тысяч рублей, то тебе очень повезло. С детскими садами тоже не легче. Молодёжи очень много, во дворах — затор колясок. Там бум рождаемости. Садов не хватает.
— Мирный на вашей карте жизни навсегда?
— Ближайшие шесть лет я в Мирном. Мне там интересно жить, работать, но вот думаю, что к 30 годам надо будет перебираться. Пока планирую в Красноярск. В Мирном, конечно, неплохо, но очень холодно. Мы прилетели в Иркутск, вышли из самолёта, минус 25. Муж говорит: «Какая здесь жара, можно без шапки и без варежек ходить». У нас все ходят в унтах, тёплых шубах и шапках и, когда выходят на улицу, прикрывают лицо рукой в варежке. Помню, в этом году 1 июня в День защиты детей шли по улице мальчишки и девчонки в куртках и сапогах, у нас ещё снег кое-где лежал.
— А переехать в столичные города не было желания?
— Я бы не хотела жить в Москве или Питере. Там люди совершенно другие, к нам приезжают москвичи, они все закрытые, в своей коробушке. Мы, сибиряки, — другие. Москва, на мой взгляд, — серый город, где никто тебе не улыбнётся. У нас на севере много людей, которые хотят тебе помочь. Для меня, как для специалиста в своей области, Москва — дыра. Полевого материала там нет, работа только в науке.
— В отпуск всегда в Читу?
— Да. В Борзе у меня живёт мама, проведали её. Встретились с одноклассниками. Все думали, что я после школы первая выйду замуж, рожу ребёнка и буду сидеть дома. В Чите у меня сёстры. Так получилось, что сёстры для меня самое дорогое в жизни. Без них не было бы меня. Они очень помогали мне, когда я жила одна на севере, без их поддержки ничего бы не вышло.
— Чита радует глаз, могли бы вы здесь жить, работать?
— Кажется, что север это далеко, но там цивилизованней и благоустроенней, чем в Чите. В этом году приехала, посмотрела на ледовый городок, — всё печальнее и печальнее. Даже в Борзе симпатичнее городок поставили. Я в Читу не хотела бы вернуться потому, что для моих детей перспектив здесь мало. Конечно, я скучаю по нашему солнцу, рекам, лесу. Там нет такой природы. Я скучаю по своей родне, друзьям. Там, конечно, всё по-новому, с нуля нужно начинать жить. Интересно, но порой так тоскливо.
Летом в Мирном очень красиво. «Алроса» и муниципалитет заботятся о виде города. Много цветов, глаз радуется: аллейки, площади. Мэрия заботится о благосостоянии дорог и дворов. Современные пластиковые долговечные детские игровые комплексы установлены в каждом дворе. Надеюсь, что с переходом к ЖЭУ вид Читы улучшится.
— Алмазов там ещё много?
— Говорят, что ещё больше 50 лет будет разрабатываться месторождение. Север — мир возможностей. Я не знаю тех, кто оттуда уезжает разочарованным, север многое даёт. Из Забайкалья со мной работают два молодых человека. Оба — маркшейдеры. Это дефицитная профессия. Спрос на эту специальность большой. Нас в шутку называют чебурятами.
— Юлия, пожелайте что-нибудь забайкальцам.
— Я хочу своему краю пожелать, чтобы горную промышленность подняли с колен, потому что на таком уровне, на котором она находится сейчас — это не дело. Молодым специалистам сложно реализоваться, найти себе работу. Не будешь сыт одними магазинами. Я желаю открывать своё производство, чтобы мы не были городом перекупщиков, создать свою отрасль, чтобы мы в чём-то были передовыми. Мне хочется говорить про Забайкалье: «А вы знаете, как у нас развита горная промышленность!». Чтобы не было проблемы с детскими садами, чтобы ты мог выйти на улицу, а кругом чистота и цветы, чтобы не было вокруг криминала. Молодёжь надо занять. Создать советы молодых специалистов. Стимулировать людей к деятельности, и, конечно, горную промышленность надо возвращать.
Татьяна Пояркина
15 февраля 2013
http://articles.chita.ru/46720/