Е. Ф. Сигурд Оттович, в своем выступлении Вы приводили очень много интересных фактов о жизни Вашего легендарного отца. Не могли бы Вы больше рассказать читателям Вестника ОНЗ РАН о его исследовательской деятельности в области наук о Земле?
С. Ш. Это самое трудное для меня, потому что я был не гармонически развит — у меня много всяких регалий, но все они даны мне за работу в гуманитарных науках. Отто Юльевич был человек действительно незаурядных способностей и главное — поразительной, характерной для времени Возрождения широты научных и жизненных интересов. Конечно, он был одарен по-настоящему способностями к математике, и предполагали, что он может быть очень значимым математиком, если он этим специально займется, и его работы очень привечали знаменитые математики мира
в 20-е годы. Он доказал свою знаменитую теорему в Геттинге на международном семинаре. Имея большие способности к языкам, он был двуязычен изначально, и, вероятно, билингвизм от рождения помогал ему усваивать языки. В гимназические годы он подрабатывал преподаванием древних языков, а кончал он классическую гимназию. Он широко рассматривал философские вопросы естествознания, и первый стал читать лекционный курс естествознания, но с материалистической точки зрения, и возглавлял секцию естественных и точных наук в Коммунистической академии.
Уже в начале 20-х годов О. Ю. Шмидт написал труд о магнитной аномалии и высказывал геологические идеи, и ему тогда пришла мысль, или, может быть, фрагмент мысли, о происхождении Земли. С его идеями в этой области, как я впоследствии слышал, соглашался Владимир Иванович Вернадский. И в период самой большой своей полярной славы, когда уже был «Челюскин», и он уже выступал с докладами на международных конгрессах, О. Ю. Шмидт стал основателем Института теоретической геофизики. Изначально задачей этого института было изучение взаимозависимость развития и Земли, и атмосферы — и космогония, и если так можно сказать, земнология, т. е. геология, география и астрономия. Потом он очень был занят всякой организационной работой. Как только его снял Сталин, он понял, что кончилась его деятельность административная, его государственная карьера. О. Ю. Шмидт оставался директором Института геофизики и заведующим кафедры высшей алгебры в университете, эвакуированного вместе с Академией наук, и сам руководил эвакуацией в Казань. Очень любопытный факт — его первые наброски формул, показывающие движение планет, были сделаны на больших листах блокнота депутата Верховного совета, которым он уже не был. И это стало делом остатка его жизни, и к этому прибавилась его деятельность в редакции журнала «Природа». Я не смею говорить о его космогонической теории, потому что я безнадежный гуманитарий, я могу только сказать, что он с настоящим увлечением работал. Я бы еще сказал вот о чем. Пишут о Шмидте много, и все сосредотачивают внимание на героической арктической эпопее и на том значении, которое она имела для развития советской науки и для всего общества. Убежден, что самый героический период его жизни — последние 12 лет. Он начал болеть неизлечимой формой туберкулеза, причем это была такая форма болезни, когда обострения повторялись каждые десять лет. Когда ему было 22-23 года, его положили на полгода в госпиталь, и там у него выросла борода. Он ее не отпускал, он просто не побрил бороду и решил, что это лучше, пусть будет так. Через десять лет, уже в советские годы, приступ болезни повторился, он уже был достаточно известный человек. Его отправили в Альпы, и там он овладел искусством альпинизма, и потом поехал на Памир уже как альпинист. В третий раз обострение болезни совпало с «Челюскиным», и тогда его перевезли из арктического лагеря Шмидта в Америку. Он уже острил, что попадет в учебники медицины, потому что так долго тянется его болезнь. Он всегда старался привлечь разных специалистов и окружить себя молодыми учеными разных специальностей — по космогонии, физике, астрономии, и очень щедро делился и очень щедро поддерживал их, и это было уже трудно, он был большей частью лежачий больной. Он хотел, чтобы круг ученых не ограничивался теми немногими дипломированными лицами. Отто Юльевич изложил свою теорию в четырех лекциях, хотя ему врачи уже запрещали, и просто физических сил уже в последние годы не хватало. Но через силу он выступал на открытии высотного здания Университета. Не смею подробно говорить, но могу еще упомянуть об одном факте, об этом есть специальные статьи науковедов. Когда была дискуссия по его теории, которую не все понимали, но так получилось, что его поддерживали верха, он вполне мог сыграть роль Лысенко. И были статьи в «Вопросах философии» по- моему, в «Вестнике академии наук», о том, как он уважительно провел дискуссию в отношении несогласных с собой, и называл имена зарубежных ученых, которых не принято было упоминать, потому что тогда был период борьбы с космополитизмом.
Е. Ф. Таким образом, Отто Юльевич не замыкался в рамках какой-либо одной дисциплины, а понимал важность междисциплинарных исследований?
С. Ш. Сама его теория междисциплинарная, он понимал, что это основа, и для разработки теории он привлек специалистов разных специализаций, причем специализаций, уже зафиксированных в ученых степенях. Это сейчас происходит девальвация ученой степени, а в сороковые годы даже кандидатская степень — это было что-то очень важное, не говоря уже о докторской. И эти люди все были ему очень признательны. Он допускал несогласие с собой. А когда он стал редактировать «Природу», он привлек очень широкий круг ученых для работы в журнале, чтобы популяризировать знание. Природа — это ботаника, и география, и сельскохозяйственные науки, и даже медицина. О. Ю. Шмидт — энциклопедист по интересам, по убеждению и по образованию. Он математик, алгебраист, но он и автор статей по естествознанию. Он ценил универсальность знания, и ему были дарованы эти способности.
Е. Ф. Не могу не задать Вам вопрос — как Отто Юльевич, будучи человеком, не скованным никакими догмами, относился к Сталину?
С. Ш. Он с очень большим уважением и пиететом относился к Ленину. Ленин его не раз принимал, мальчишку, в сущности. О Сталине он мало говорил. Несомненно, на него действовала сталинская харизма власти, но он мало говорил о нем, надо отдать ему должное, даже со мной. Я думаю, что он понимал его огромную значимость, его талант организатора. Меня больше всего поразила папина реакция на доклад на ХХ съезде о культе личности. Он говорил, что не знал, что Орджоникидзе умер не своей смертью. А он каждый день бывал тогда и в Совнаркоме, и в кремлевской столовой, но они ни о чем тогда не говорили. И еще любопытный факт, я об этом пишу, это можно будет прочесть в моей книге. В 1951 году умирает С. И. Вавилов. Сталину предлагают новый состав президиума Академии наук. Сталин спрашивает: «Почему нет Шмидта?». А ведь Сталин сам, вопреки Уставу академии, своей волей вывел его из состава президиума. И в последний год жизни Сталина заказывается картина «Заседание президиума Академии наук», где академик- географ Герасимов делает доклад о сталинском плане зеленых насаждений. И в президиум на картине они решили посадить людей, которые там быть не могли: 90-летний Зелинский, Обручев и Шмидт. Но он уже не мог позировать, я как-то пришел к нему домой, мы жили врозь, и я вижу, он сидит в черном костюме со Звездой Героя и в домашних туфлях, потому что нужно было его изобразить в таком виде на этой картине.
Е. Ф. Если перекинуть мостик к современности, как вы думаете, как бы он отнесся к сегодняшним идеям развития Арктики?
С. Ш. Мне трудно сказать, но это его теория, потому что Шмидт писал, что Арктика — это красавица, лежащая на ларце с драгоценностями, она закрыла его своей красотой, а на самом деле это источник всего, огромных богатств, и он специально этим занимался.
Е. Ф. Большое Вам спасибо, Сигурд Оттович!